минута, чтобы вспомнить о том, что он собирался сделать.
Нечестно. Теперь это было нечестно.
Он знал, что был чересчур резок. Он умер бы прежде, чем причинил ей вред, но ему надо было отлучиться хотя бы на пару минут.
Эм Джи понял, что готов потерять голову, а это было худшее из того, что могло с ним произойти.
Изголовье, как и вся кровать, было надежно привинчено к полу. Поперечный брус заканчивался в дюйме-двух от подушки. Эм Джи перекинул через него цепь, а затем надел браслеты на обе руки девушки, лишив ее возможности двигаться.
Кэтлин все еще не смотрела на него, и он не осуждал ее за это.
— Мне холодно, — еле слышно произнесла она.
Прежде чем уйти в ванную, Эм Джи укрыл Кэтлин одеялом и покрывалом и удостоверился, что ей не слишком неудобно. Благодарность ее была сбивчивой и невнятной.
То, что Тобин увидел в зеркале, его ничуть не приободрило. Ничего странного, что он испугал ее. Он и сам испугался. Хорошо, что не подошел к зеркалу раньше, а то бы тут же провалился сквозь землю.
Он поскреб бороду исцарапанными, немытыми, покрытыми болячками руками, не зная толком, какая из них болит сильнее. В путанице волос потерялось его настоящее лицо. Где-то под слоем грязи скрывался хвастливый мальчишка, сын Марджори Тобин. Давно он не хвастался. Даже забыл, как это делается.
Господи, сколько лет… Сколько различных имен и обличий сменил он за эти годы, с легкостью принимая их и так же легко от них отказываясь.
Сливки высшего света, низы общества — от округа Колумбия до Майами и пограничной полосы у Ларедо, засыпанной коричневой пылью. Людские грехи, стремление к власти любой ценой и продажность сынов человеческих окружали его со всех сторон, а он терпел, пока хватало сил. Пока душа не стала такой же запачканной, усталой и морщинистой, как и его лицо.
Надо было остановиться. Но он не знал как.
И тут каким-то непонятным образом он оказался в мотеле вместе с заложницей, которая сумела растопить его окаменелое сердце и воскресить в нем остатки жизни.
Майкл Джордж Тобин улыбнулся своему отражению. Но в ответ блеснула улыбка Майка-больного. И это ужаснуло его.
Как говаривала его старая милая мама, сокровищ на свете, мало, но они все же есть. Выйдя из ванной размером восемь на десять футов с выщербленным кафелем и подтекающими кранами, Эм Джи готов был поклясться, что душ безусловно относится к таким сокровищам. Он не мылся больше месяца. Сначала для того, чтобы придать себе новый облик, а потом — чтобы не изменить его. Слишком многие думают, что стать бродягой легче легкого: надо просто переодеться в лохмотья и выйти на улицу. Нет, это совсем не просто.
Настоящим бродягой становится только тот, кто знает, что обречен на холод, грязь и отверженность. Эм Джи понимал это. Но сейчас он был не «при исполнении». Он был одним из тех счастливчиков, для которых жизнь на улице с ее кошмарами осталась в прошлом. Он блаженствовал, стоя под душем сорок минут, упершись ладонями в прохладные кафельные стены, наклонив голову и подставив спину под хлещущие горячие струи. И еще сорок минут он провел соскребая с себя грязь.
Когда, открыв дверь ванной, он показался на пороге комнаты, то подумал, что мотелю номер сорок девять пришлют двойной счет за воду. Впрочем, какое ему дело? Черт возьми, он снова чувствовал себя человеком! Да и внешность его разительно переменилась. На дне сумки лежали старые, вытертые джинсы с пятном над правым коленом, черная майка с короткими рукавами, теннисные туфли и черная кожаная куртка. Именно то, что нужно, чтобы добраться до следующей остановки. Пожалуй, все его вещи стали немного свободнее с тех пор, как он надевал их в последний раз, почти шесть месяцев назад. Но как приятно ощущать прикосновение чистой одежды к выскобленной коже…
Весьма символично для человека, который решил начать новую жизнь.
Он провел ладонями по еще влажным волосам и шагнул в спальню. Надо признаться, Эм Джи никогда еще так не радовался чистоте. Это чертовски напоминало освобождение. Тело еще болело: полицейские наставили-таки ему новых синяков, но он чувствовал себя совсем по-иному.
А затем он бросил взгляд на Кэтлин.
Его тело среагировало первым. Лишь через секунду за ним последовало сознание.
Она лежала на спине, отвернув лицо в сторону. Рассыпавшиеся волосы прикрывали закинутые за голову обнаженные руки. Одеяло спустилось до талии. Грудь мерно вздымалась и опускалась. Эм Джи чуть не застонал.
Она спала.
Пару раз его самого также приковывали к кровати, но тогда ему и в голову не приходило уснуть. Он не помнил, доводилось ли ему видеть что-нибудь подобное. Как ему хотелось оставить девушку одну или хотя бы на время избавить ее от наручников. Но надо было еще многое успеть сделать, прежде чем позволить ей уйти. А потом придется долго отсиживаться в убежище, пока он сам не получит свободу передвижения.
Тобин беззвучно приблизился к кровати и опустился на корточки, глядя девушке в лицо. Он собирался осторожно разбудить ее, но застыл на месте, не в силах оторвать от нее глаз.
Ее губы были полуоткрыты. Густые ресницы оттеняли бледность щек. Фарфоровой белизны кожа была такой прозрачной, что он явственно различал тоненькие вены на висках. Веки ее покраснели от слез и усталости.
М. Дж. Тобин заслуживал вечного проклятия. Если бы он не встретился с Кэтлин, та сейчас готовилась бы к обеду с Алексом, споря с бабушкой, прилично ли это, а на следующий день пошла бы на работу, которая не имела ничего общего с работой агента по борьбе с наркотиками.
А вместо этого она бежит, спасая свою и его жизнь. И именно он втравил ее в это дело, будучи в здравом уме и твердой памяти. По зрелым размышлениям, когда он будет гореть в геенне огненной, за это ему набавят годик-другой…
— Кэтлин… — тихо окликнул он, поднимая ставшую вдруг неуклюжей руку, чтобы убрать прядь с ее лба.
Она вздрогнула и что-то неразборчиво пробормотала.
Он повторил попытку.
— Вставай, милая, ужин на столе…
Эти магические слова сделали свое дело. Она потянулась всем телом, инстинктивно сопротивляясь оковам. Веки ее затрепетали, как крылья бабочки, а потом приподнялись.
Эм Джи мог бы провести так весь день, любуясь тем, как сон уходит из ее глаз. Он тихонько улыбался, следя, как на смену непониманию приходит осознание, как в голубых радужках начинают играть искорки. Он открыл рот, собираясь сказать какой-нибудь пустяк. Но такого шанса ему не представилось.
С минуту девушка смотрела на него, а потом испустила душераздирающий вопль, который был слышен, должно быть, даже в Сан-Франциско.
4
Кэтлин снился океан. Она шла по берегу, чем-то расстроенная, прислушиваясь к успокаивающему шуму прибоя, подставив лицо ветру и следя за реющими над морем чайками. Это укрепляло ее, помогало собраться. Прибой лизал прибрежную гальку, волны брызгами обдавали ее босые ноги…
Кто-то позвал ее по имени. Нежно. Ласково. Как мать будит спящее дитя. Как любовник свою подругу поутру. Она обвела взглядом холмы, берег, воду, но никого не увидела.
Еще не до конца проснувшись, она хотела потянуться, но не могла двинуть руками. Ей было неудобно, холодно, тело затекло. Как глупо спать в такой позе… Она…
Она была прикована к кровати.
