— А мясо?
— Не поняла…
— Мясо в холодильнике есть? Лучше всего сочный, толстый бифштекс…
Эти слова заставили ее нахмуриться.
— Куете железо, пока горячо?
Он ничуть не обиделся.
— Мне нужно побыстрее встать на ноги. А в мясе много белка, железа и всяких других полезных веществ. И еще мне потребуется как можно больше жидкости: супы, соки, минеральная вода и так далее. И углеводы. Их много в печеном тесте.
Кэтлин скрестила руки на груди и посмотрела на него исподлобья.
— Значит, я из заложницы превратилась в официантку грилль-бара?
— Я щедро даю на чай.
Она фыркнула.
— Единственные чаевые, которые мне от вас нужны, это возвращение домой в целости и сохранности. Не могу поверить, что вы голодны.
— А я и не голоден. Впрочем, у меня нет времени играть в слова.
Кэтлин покачала головой.
— Ладно. Но должна вам сказать, что вы возвели процесс выздоровления в ранг науки.
— Приходится, — резко ответил Эм Джи. — Это случается со мной в шестой раз.
Ее лицо затуманилось и напряглось. Эм Джи сделал это умышленно, проверяя силу ее сопротивления. Расчет Тобина оказался безошибочным, но это его нисколько не порадовало. Вполне нормальная реакция на мужчину, который всю жизнь ходит по лезвию бритвы. Инстинктивное отторжение. Кэтлин останется с ним до тех пор, пока он не вздумает нарушить приличия. До тех пор пока она будет уверена, что сможет вернуться к прежней жизни, ничуть при этом не изменившись.
Но она уже изменилась, и Эм Джи чувствовал, что виной тому был именно он. Поэтому предпочел вернуться к своей «шкатулке с сюрпризами».
— Тут есть кое-что и для вас, — намекнул он.
Тобин не был уверен, но ему показалось, что ее поза стала более непринужденной.
— Спасибо. Я не нуждаюсь в железе.
Эм Джи вынул маленькую бутылочку.
— Краска для волос…
Это вызвало у нее неожиданно бурную реакцию. Можно было подумать, что он предложил ей раздеться догола и прогуляться в таком виде по мосту Золотых Ворот.
— Что?!
— Послушайте, вы забыли, что мы всполошили весь курятник? Ваши волосы слишком заметны. Теперь у каждого калифорнийского полицейского есть описание ваших примет. Нужно от них избавиться.
Она машинально поднесла руки к волосам, словно Тобин собирался сию же секунду остричь их.
— Но я не крашусь.
— Да это же просто ополаскиватель. Он смоется через несколько… гм… дней.
Однако Кэтлин это не слишком убедило.
— Несколько дней?
Эм Джи попытался улыбнуться.
— О'кей. Через несколько недель. Всего несколько недель. Самые надежные гарантии.
— От кого?
Он перестал улыбаться.
— Бемби Ли Уолтер. Модный салон. Завивка и окраска волос. Мавами, штат Аризона.
С минуту Кэтлин смотрела на него, словно готова была поверить, а затем запрокинула голову и расхохоталась. Потом опустилась на кровать и долго смеялась, вытирая набежавшие слезы. Эм Джи не мог понять, хорошо это Или плохо.
Наконец девушка поднялась на ноги. На него она не смотрела. Просто вышла из комнаты, смеясь, покачивая головой и приговаривая;
— Так вот на что идут мои налоги…
Оставшись один, Эм Джи надеялся, что она вскоре перестанет смеяться и принесет ему бифштекс. Нужно как можно скорее восстановить силы, иначе, он проторчит здесь достаточно долго, чтобы всерьез влюбиться в эту женщину, и не позволит ей уйти, что бы она сама об этом ни думала.
2
Кэтлин не забыла о бифштексе. Войдя на сверкающую белизной кухню, она вынула из холодильника два больших куска мяса и бросила их на сковородку. Потом поставила на плиту чайник и загрузила в стиральную машину кое-что из одежды.
Все удобства. Удобства чужого дома.
Это не имело значения. Она все равно не могла чувствовать себя спокойно наедине с М. Дж. Тобином, расположившимся в спальне хозяев. Вольно или невольно — девушка сама этого не знала — он выводил ее из равновесия. То она вела себя, как взбесившаяся мартовская кошка, то была на редкость рассудительна. То полна сострадания, то безжалостна. То смеялась, то раздражалась, то выходила из себя, то плакала…
Больше всего ей хотелось свернуться калачиком на постели рядом с Эм Джи и смеяться его шуткам. Это было бы так чудесно. Так естественно… Тобин зажег в ее душе искорку радости, по которой она тосковала так давно, что уже и не рассчитывала на ее приход. Безотчетная нежность и странная жажда сильного чувства разгорались в ней при виде тонких морщинок, лучиками расходившихся, от уголков его глаз каждый раз, когда он смеялся. Кэтлин хотелось, чтобы он дразнил ее, мучил и восхищался ею.
Хотелось набраться смелости и испытать судьбу…
Но у нее не было этой смелости. Ни капли.
Той смелости, которая обычно ведет к катастрофе и крушению иллюзий. Кэтлин нужно было как можно быстрее помочь Эм Джи встать на ноги и покинуть этот дом — чудесное уединенное место, где мир ограничивался пространством бухты, где слышался неумолкающий, убаюкивающий шум прибоя. Нужно было сбросить с себя наваждение вольного океана, ревущего ветра и обещания, горевшего в глазах Майкла Джорджа Тобина.
Надо просто решиться и уйти, думала она без всякой логики. Взять машину, уехать и не возвращаться. Идти пешком, если придется. Он выживет и переживет. Как-нибудь выкарабкается. Сам говорил, что это ему не впервой. Ей за ним не угнаться. Не только общение с ним, а просто его присутствие рядом потихоньку убивало ее самое, каким-то непостижимым образом заставляло меняться, причем перемены происходили исподволь, словно художник наносил на холст едва различимые мазки, чуть углубляя цвет или форму, а в результате пейзаж начинал выглядеть совсем по-другому…
Впрочем, все это чушь. Черт побери, ей следовало бы бежать отсюда при первой возможности.
А тем временем Кэтлин трижды пропустила одежду через стиральную машину, чтобы избавиться от пятен крови. Джинсовый костюм Эм Джи от Армани был безнадежно испорчен так же, как и ее собственный, поэтому она положила их в пластиковую сумку, чтобы забрать с собой при отъезде. Затем вымыла клеенку, сварила картошку, обложила ею бифштексы, полила маслом и заварила чай. При этом она непрерывно грызла все, что попадалось ей под руку. Это помогало сосредоточиться. Мозг ее работал четко и ясно. Но когда она, закончив дела, вернулась в спальню предупредить Эм Джи, что еда готова, тот снова спал. И все ее благие намерения тут же пошли прахом.
Она не могла уехать. Не могла бросить его одного без защиты.
Он был измучен. И не только физически. Лицо его изрезали глубокие морщины, оставленные болью и страданием. Слишком глубокие, чтобы разгладиться во сне. Он был загнан в угол ложью, предательством,
