плохо. Эм Джи развернулся и побежал к Кэтлин.
Она сидела справа от дивана, привалившись спиной к стене. Какое у нее удивленное лицо, успел подумать Эм Джи.
— Кэтлин, — окликнул он, замедляя шаг. Девушка все еще сжимала рукоятку пустого пистолета, но ее опущенная рука плетью висела вдоль туловища. Из-под сползшего на сторону дурацкого черного парика выбивались светлые волосы. Эм Джи подошел ближе, но она даже не шелохнулась.
— Кэтлин…
И тут он увидел пятно. Темное пятно на ярко-голубом лифе. Смерть собрала в этом проклятом доме обильную жатву.
На секунду Тобину почудилось, что он видит кошмарный сон. Ноги не держали его… Сердце замерло. В беззвучной муке открылся рот.
— О Боже… — прошептал он, бросая пистолеты на пол и опускаясь на колени. — О нет, пожалуйста…
Она приподняла веки, словно не понимая, что случилось с ее телом, и задумчиво спросила:
— Такое чувство, словно ты украл машину, правда?
Может быть, он ошибся? Может, на ней его кровь? Раненые так не выглядят. В сердце Эм Джи мгновенно вспыхнула надежда, и он забыл обо всем на свете.
Дрожащими пальцами Тобин приподнял лиф. Вот оно, маленькое отверстие под диафрагмой. Смертельная рана.
— Что я наделал? — воскликнул он, пораженный ужасом.
На него нахлынул поток страшных воспоминаний. Дикое бешенство и бессилие. Вина. Он не имел права испытывать другие чувства. Он — мертвец, обрекающий на гибель всех, кого полюбит. Черное, бездонное отчаяние охватило его. Казалось, стоит еще чуть-чуть потерпеть, и все изменится. Он готов был стать другим человеком. Но это была ошибка. И расплатилась за нее Кэтлин.
— Это не ты… Ты стрелял в них, — постаралась успокоить его Кэтлин, не трогаясь с места. Глаза ее тускнели, дыхание прерывалось. — Ох, Эм Джи… не нравится мне это…
Послышались тяжелые торопливые шаги. Беглая стрельба снаружи. Ему было все равно. Он сорвал с себя рубашку, обнял девушку, осторожно положил к себе на колени и снял парик. Наружу хлынули золотые локоны. Кэтлин не сводила с него глаз, из которых медленно исчезала жизнь.
— ФБР, отдел по борьбе с дезертирами! — раздалось у входной двери. — Открывайте.
Эм Джи не ответил. Он и не должен был этого делать.
— Вот и все, — шепнул он Кэтлин, прижимая рубашку к ране, из которой ключом била кровь. — Сейчас зажмем. Потерпи немного. Это прилетел Джин. Сейчас мы отвезем тебя в травматологический центр, а там тебя быстро заштопают. Только не истеки кровью.
Она слабо улыбнулась.
— Кочерга не понадобится?
— Нет, девочка. Для тебя найдется что-нибудь получше.
Дверь у него за спиной с треском распахнулась, и в комнату ввалилось полдюжины мужчин. Во главе с Джином Гаретом. Он склонился над Эм Джи, держащим в объятиях Кэтлин.
— Нужно немедленно увезти ее отсюда, — вместо приветствия сказал Тобин. — Радируй в травматологический центр, что потребуется реанимация.
— Может, вызвать «скорую»? — предложил Гарет.
— Нет времени. У нее давление не больше восьмидесяти.
— А как с уликой?
— Плевать на улику, Джин. Помоги мне только увезти ее отсюда.
— Эм Джи… — прошептала девушка, когда он попытался встать, не выпуская ее из рук. — Я очень люблю тебя.
— И я тоже, милая.
— Дай ее мне, — вмешался Джин. — Тебе тяжело.
Но Эм Джи не удостоил его ответом. Он вышел из дома, держа Кэтлин в объятиях.
— Эм Джи…
Он с трудом слышал ее голос из-за воя приближающихся сирен, свиста вертолетного винта и криков собравшихся на лужайке людей.
— Что, Кэтлин?
Девушка устремила на него широко открытые, печальные глаза. Ее лицо совсем побелело.
— Мне жаль, что у тебя так вышло с Марией…
Эм Джи показалось, что он не переживет этого. Что-то дрогнуло внутри. То, чему не следовало давать воли.
— Спасибо, радость моя. А теперь помолчи. Сейчас нас немного потрясет.
Она умолкла. Эм Джи так и не выпустил ее из рук, пока вертолет не опустился на крышу травмцентра.
7
Кэтлин не знала, что и думать. Прошло две недели с тех пор, как она очнулась в палате интенсивной терапии Западного медицинского центра. И примерно три недели с того дня, как ее ранили. Точнее она сказать не могла. Как и не могла вспомнить события тех страшных дней. В памяти остались смутные обрывки видений и снов. Голоса и движения. Люди, которым нечего было делать в палате интенсивной терапии, входили и выходили оттуда так же, как врачи и медсестры.
Остальное время было заполнено медленным отступлением боли, постепенным возвращением сил, слишком ярким светом ламп и неукоснительно соблюдавшимися процедурами. И визитами полиции. Ее официально представили Джину Гарету, а затем начались вопросы. Прокурор штата, федеральный прокурор, местные детективы Сан-Луис-Обиспо… Ее охраняли, подбадривали и поздравляли. А она все это время искала знакомое лицо и не находила его.
И вот настал момент, когда Кэтлин Эрроу переступила порог огромного зала с высоким потолком, где она в восемь лет начинала учиться игре на фортепьяно и где наряженная в кринолин, чинно скрестив лодыжки, присутствовала на приемах, которые устраивала ее бабушка. Звук ее шагов гулко раздавался в тишине пустого дома, которую теперь время от времени нарушал звон и грохот электрических гитар.
Бабушка не протестовала против ее нового увлечения. Сказать по правде, она вообще ничего не говорила, если не считать случая с фотографией в газете, поместившей рассказ о приключениях ее внучки. Старушке сильно Полегчало, когда она увидела, что «смешная штуковина», которая была нарисована на груди Кэтлин, не попала в кадр. Однако она не отходила от нее ни на шаг ни в больнице, ни после возвращения домой. Безмолвно появлялась в дверях, стояла на страже, когда у девушки брали интервью газетчики или донимали расспросами полицейские. А поздно ночью, надеясь, что внучка не услышит скрипа половиц, кралась к дверям ее спальни, чтобы удостовериться, что с ней все в порядке. Вспыхивала, как маков цвет, когда Кэтлин обнимала ее за шею и умоляла простить за то, что не могла позвонить раньше.
Кэтлин знала, что бабушка переживает, и не могла винить ее за это. Вернувшись домой, девушка четыре дня проплакала навзрыд. Доктора уверяли, что это нормальная реакция организма на тяжелую травму. Ведь Кэтлин почти сорок восемь часов провела между жизнью и смертью и имела право пролить одну-две слезинки по этому поводу.
Друзья с работы на все лады обсуждали новость о том, что Алекс по горло занят собственной защитой, поскольку ему предъявили обвинение в пособничестве убийцам. Декстер сказал, что Кэтлин нужно больше бывать на солнце, и пытался уговорить ее почаще выходить в садик, разбитый на крыше дома, откуда открывался великолепный вид на Сан-Франциско. Девушка и в самом деле частенько сиживала там вместе с необычно возбужденным Растом и любовалась панорамой города.
Но Кэтлин лучше всех знала, что может ей помочь.
