это и демонстрировал свое пренебрежение к таланту Карсавиной. Но все же Лидии льстило, что Фокин часто занимает ее в своих балетах. За зиму они отработали весь репертуар Анны Павловой для Дягилевской труппы и вообще Лидия могла теперь заменить любую танцовщицу в любом балете Фокина, кроме Иды Рубинштейн, ее заменить никто не мог.
У театра после спектакля Лидию часто теперь поджидал Сергей Ильич Гурский, который сдержал слово и пришел к ней сразу по приезде из Монте-Карло. Он был очень обаятелен, дарил цветы и конфеты, провожал домой, приглашал иногда покататься на Острова. Лидия не была кокеткой, потому ей не доставлял удовольствия сам факт, что у нее появился серьезный поклонник, но сам Гурский ей нравился. Когда он узнал, что Лидия любит читать, он стал приносить ей новые книги. Они много говорили о Достоевском, споря, потому что Лидии нравилось не все, не все она понимала, принимая только простые и красивые в своих ясных и чистых истинах «Белые ночи», «Неточку Незванову» и потрясшего ее «Идиота». Лидия спрашивала Гурского о поэзии, но он ею не увлекался, и все-таки приносил ей новые книжки стихов и даже сам стал читать, чтобы было о чем поговорить. Так, однажды, видя ее рассеянное лицо и невнимание к его словам, он сказал внезапно с удивительной интонацией:
Лидия посмотрела на Гурского с изумлением и радостно засмеялась — так это было к месту.
— Как красиво! — сжав его руку, она задумчиво улыбнулась, — что это, Сергей Ильич?
— Это стихи Гумилева, вы читали его? Знаете, Лидия Викторовна, мне они очень понравились! Он, видимо, много путешествовал, и стихи об этом чудесны. Обязательно прочтите. Лидия Викторовна, благодаря вам открываются новые грани красоты, недоступные мне раньше. Я так счастлив, что вы дарите мне свою дружбу, — он поднес ее руку к губам и нежно на нее посмотрел.
Лидия впервые, если не считать двух встреч и переписки с Андреем, с удовольствием принимала знаки внимания от мужчины. Сергей Ильич так старался быть интересным ей, меняя при этом свои вкусы и привычки, что ничего, кроме благодарности у нее это не вызывало. Лидия втайне наблюдала за ним, стараясь понять все-таки, что такое мужчина и можно ли его не бояться. Оказалось — можно. Она радостно ему улыбалась при встрече, по воскресеньям с удовольствием каталась с ним в Озерки и Шуваловский парк в авто, которое ему разрешал брать Великий Князь. С наступлением зимы Сергей Ильич несколько раз водил ее на каток. Лидия кататься не умела, но он крепко поддерживал ее под руку, не давая упасть, и вскоре она научилась кататься, все тверже и увереннее чувствуя себя на льду. Было очень весело, держась за руки, скользить в вальсе под музыку военного духового оркестра. Гурский обнимал ее за талию и ей было приятно ощущать эту уверенную руку, как на сцене — руку партнера. Его глаза были напротив и она видела в них блеск иллюминации, а что еще блестело в этих глазах — она не присматривалась. Иногда они встречали веселые компании его однополчан и Гурский всегда представлял им свою спутницу. Все были с ней удивительно почтительны.
Переписка с Андреем не прекращалась. Они писали о своих мыслях и переживаниях, и не было уже тайн друг перед другом. О Гурском только Лидия еще не писала. Она не могла бы определить свое отношение к нему и пока предпочитала разобраться в этом сама.
«Вы спрашиваете меня, мой дорогой друг, почему я твержу о том, что боюсь мужчин и их власти над собой. Я, конечно же, не боюсь грубого насилия, нет, мужчины, которые меня окружают, в большинстве своем хорошо воспитаны, как не боюсь и сальных и многозначительных взглядов, которыми на меня смотрят мужчины вдвое старше меня. Это страшно неприятно, но я научилась не замечать их. Знаете, многие ведь считают, что танцовщицы для того и существуют, чтобы развлекать их, как им того захочется, а уж если они при этом и танцевать умеют как следует, так это уж приятное дополнение. Бог с ними, хотя грязь их взглядов весьма неприятна. Нет, я боюсь мужчину, который понравится мне, и своим обаянием и приемами, которые могут действовать безотказно и о которых вы наверняка знаете, может усыпить мою осторожность. Из своего небогатого опыта я знаю, что есть граница, перейдя за которую, невозможно остановиться, потому что тело перестает повиноваться разуму, подчиняясь таинственным закономерностям природы. В этом власть мужчины над нами. Можно жить потом, не придавая значения случившемуся, но это значит уподобиться этим же самым мужчинам. Вы мне писали, что это — часть любви, но я не представляю, как это может быть. Думая о той любви, что вы описали мне на примере поэта (кстати, сразу мной узнанного) и его жены, я склоняюсь к тому, что это настоящая любовь. Недавно один мой знакомый принес мне книжку его стихов, которые значительно сердечнее всего, ранее написанного, и я сразу поняла их тайный смысл. Называются они «Фаина». Чувства, что там описаны, обжигающи и страшны своей обнаженностью, за ними видно страдающее сердце поэта. Нет, он до сих пор любит ее, и все ей прощает, и ищет у нее только ответной любви, но, мне кажется — не находит. Ах, я ничего уже не понимаю. В одном вы правы: я все узнала, должно быть, не с того конца. Молодые девушки сначала влюбляются, пылко и целомудренно, и лишь после замужества узнают все остальное. Тогда это, наверное связывается у них с любовью. У меня же любовь осталась непонятной и недоступной до сих пор. Я не могу поэтому рассуждать на такую отвлеченную тему. А может, я уже любила или люблю и не догадываюсь об этом? Может такое быть? Сразу после Рождества один мой хороший знакомый, Сергей Ильич Гурский, с которым мы в последнее время часто встречаемся, сделал мне предложение, признавшись, что полюбил с первой встречи в Монте-Карло. Я задумалась над этим, в полной растерянности, хотя раньше в таком случае сразу и без колебаний отказывала. Оказалось, что это единственный человек (кроме вас, конечно), который не вызывает у меня страха. Он невероятно деликатен и я вижу, что интересна ему как человек. Представляете, он даже заинтересовался поэзией, чтобы иметь со мной общие интересы! Всю осень и зиму мы много разговаривали обо всем, гуляли вместе, он научил меня кататься на коньках и всегда был так предупредителен, заботлив и очень скромен. Пока он не сделал мне предложение, я даже не догадывалась, что он влюблен. Я не дала ему ответа, сказав, что должна серьезно подумать. Теперь я нахожусь в полной растерянности и не знаю, что мне делать. Не означает ли то, что я чувствую к нему доверие, — любовь? Если так, то я должна выйти за него замуж, да? Но я поклялась, что никогда не выйду замуж, посвятив всю себя балету. Мне так приятно быть с ним на катке, на прогулке, обсуждать прочитанные книги, но пожертвовать самым дорогим в жизни — смогу ли я? Ах, как мне не хватает вас, мой дорогой друг! Мне хотелось бы получить от вас совет немедленно. Между тем, гастроли начинаются только через месяц и поедем мы сначала в Париж, правда, опять через Берлин, потом в Вену и, наконец, в Берлин с десятого апреля на две недели, и я этому очень рада.»
2. Объяснения в любви
Лидия действительно неделю назад была ошеломлена предложением Гурского. Получилось это совершенно неожиданно для нее. После тяжелой репетиции, где она танцевала очень трудную в техническом плане роль, она устала и отказалась идти на каток, и тогда Сергей Ильич предложил просто покататься. Взяли извозчика и через Троицкий мост поехали на Каменноостровский проспект. Подъехав уже к Каменному острову, Лидия стала замечать, что у нее мерзнут руки в тонких лайковых перчатках, потому что она в рассеянности забыла муфту. Сергей Ильич увидел, как она потирает руки, стараясь согреть их, молча взял в свои, сняв перчатки, и поднес к губам, согревая, а потом расстегнул полы своего пальто и положил ее руки к себе на грудь под шерстяной шарф, приобняв за плечи, чтобы ей было удобней. Его лицо оказалось совсем близко и Лидия с испугом посмотрела на него, невольно сделав движение отодвинуться. Он, не отпуская ее, тихо сказал:
