Стоит старушка у порога…Мотора громовая дрожь —колеса тронулись… Ну что ж,еще один уехал… Свежийсюда вселится в октябре, —и разговоры будут те жеи тот же мусор на ковре..63И это всё. Довольно, звуки,довольно, муза. До разлукипрошу я только вот о чем:летя, как ласточка, то ниже,то в вышине, найди, найди жепростое слово в мире сем,всегда понять тебя готовом;и да не будет этим словомни моль бичуема, ни ржа,мгновеньем всяким дорожа,благослови его движенье,ему застыть не повели,почувствуй нежное вращеньечуть накренившейся земли.<Декабрь 1927>
Небритый, смеющийся, бледный,в чистом пиджаке,без галстука, с маленькой, меднойзапонкой на кадыке;он ждет; и всё зримое в миретолько — высокий забор,жестянка в траве и четыредула, смотрящих в упор.Так ждал он, смеясь и мигая,на именинах не раз,чтоб магний блеснул, озаряябелые лица без глаз.Всё. Молния боли железной…Неумолимая тьма.И, воя, крутится над безднойангел, сошедший с ума.<20 декабря 1927>
Писатель. Критик. Издатель.ПисательЛегко мне на чужбине жить,писать трудненько, — вот в чем штука.Вы морщитесь, я вижу?Критик СкукаНет книг.Издатель Могу вам одолжитьдва-три журнала — цвет изданиймосковских, — «Алую Зарю»,«Кряж», «Маховик»…Критик Благодарю.Не надо. Тошно мне заране.У музы тамошней губаотвисла, взгляд блуждает тупо,разгульна хочет быть, груба:всё было б ничего — да глупо.ИздательОднако хвалят. Новизну,и быт, и пафос там находят.Иного — глядь — и переводят.Я знаю книжицу одну…
