На белой площади поэтзапечатлел твой силуэт.Домой, в непраздничный мороз,ты елку черную понес.Пальто российское до пят.Калоши по снегу скрипят.С зубчатой елкой на спинеты шел по ровной белизне,сам черный, сгорбленный, худой,уткнувшись в ворот бородой,в снегах не наших площадей,с немецкой елочкой своей.И в поэтический овалтвой силуэт я врисовал.<25 декабря> 1925
К нам в городок приехал в гостибродячий цирк на семь ночей.Блистали трубы на помосте,надулись щеки трубачей.На площадь, убранную странно,мы все глядели — синий мрак,собор святого Иоаннаи сотня пестрая зевак.Дыханье трубы затаили,и над бесшумною толпойвдруг тишину переступиликуранты звонкою стопой.И в вышине, перед стариннымсобором, на тутой канат,шестом покачивая длинным,шагнул, сияя, акробат.Курантов звон, который длился,пока в нем пребывал Господь,как будто в свет преобразилсяи в вышине облекся в плоть.Стена соборная щербатаи ослепительна была;тень голубая акробатаподвижно на нее легла.Всё выше над резьбой портала,где в нише — статуя и крест,тень угловатая ступала,неся свой вытянутый шест.И вдруг над башней с циферблатом,ночною схвачен синевой,исчез он с трепетом крылатым —прелестный облик теневой.И снова заиграли трубы,меж тем как, потен и тяжел,в погасших блестках, гаер грубыйза подаяньем к нам сошел.