завел, огород поднял. Но детям ничего не дал, не стал подмогать как раньше. Забиделся на них крепко и никого не навещал,— обтер лоб.
— Сколько лет Татьяне? — полюбопытствовал Илья Иванович.
— Она младше на пятнадцать годов. Вовсе горемычная.
— Работает?
— Снял ее с работы. Сам уволил. На хозяйстве, в доме определил. Медсестрой была. Ее получки ни на что не хватало. Воспретил время даром тратить, произвел в хозяйки. Она справилась отменно. И душу мою согрела, голубка белокрылая.
— Где вы ее нашли? — спросил Илья Иванович Лобова, тот простодушно улыбнулся, ответил, как на духу:
— Она у моих соседев квартировала. Снимала комнатуху. Они ей меня подсказали и привели познакомить. Я им и нынче за их доброе благодарен, не дали мне пропасть, пожалели. И Танюшка довольная.
— Так у вас все хорошо сложилось? Зачем к нам пришли? — спросил Анискин.
— А куда деваться? Прознали дети, что я вживе и вовсе не помер, живу при бабе, как человек и не нуждаюсь в ихней помощи. Что ни к кому ни за чем не хожу на поклон и не спился, а снова уважаемым мужиком живу в свете. Вздумали навестить и пришли удостовериться. Я и не ждал. Оне всей оравой. Цельным стадом. Поглядели, удивились, в доме стало краше чем опрежь, сам дом, что терем глядится, уж постарался его поставить на ноги покрепше. Сарай и тот кирпичом обложил и крышу везде покрыл железом. Окна пакетные из пластика поставлены, пол паркетный, наборный. В палисаднике цветов полно и главный цветок — Татьяна! Они ее враз возненавидели. Стали базлать на нее. Я воспретил обижать. Все расспрашивали, Татьяна жена законная иль содержанка? Я их осрамил. Какие мои годы, чтоб в кобелях маяться. Все как положено, и на Татьяну оформлено. Вот тут и завертелись ироды! Что ни день, врачей присылают обследовать меня на нормальность и всем говорят, что я в детство впал.
— Зачем? — удивился Яшка.
— Хотят брак с Таней порушить, а дом и участок, продавши, поделить меж собой. Нынче земля и дом дорого стоют. Вот и гоношатся, покою нет. Уж в какой раз врачи с психушки навещают. Все в больницу норовят впихнуть. А я вовсе нормальный, даже счастливый человек. Помогите мне, ради Бога! — заплакал Михаил Лобов, закрыл лицо мозолистыми, натруженными руками.
— Не могу больше терпеть их глумленье! — вырвалось невольное сквозь пальцы.
— Сами с детьми говорили? — спросил человека Илья Иванович.
— Озверели мои дети. Об чем с ими толковать, ежли слов не разумеют? Хотел сказать им, что неможно было кидать меня, не по-человечьи это, не по-людски! Два года никто с их ногой не ступал в дом. А нынче сыскались на мою голову! Вспомнили! Деньги им понадобились. От того оборзели!
...До позднего вечера беседовали сотрудники милиции с медиками. Читали заявления детей Лобова. В них было много откровенной лжи и вымысла.
— На каком основании вы требуете обследования на вменяемость, если Лобов работает на прежнем месте, и его не отпускают на пенсию, не выпроваживают с предприятия? Соседи на него не жалуются. У его супруги никаких претензий к мужу нет! — говорил Илья Иванович и рассказал главврачу о причине заявлений детей на отца.
— Видите ли, наши сотрудники не обязаны вторгаться в личную жизнь людей. Их втянули в эту ситуацию невольно. Я разберусь и поставлю вас в известность о результатах проверки,— ответил главврач.
— Какая проверка? Вы снова будете обследовать Лобова?
— Каждый из нас несет ответственность за свою работу. Факты, указанные в заявлениях, очень серьезны. Я обязан проверить их достоверность,— настаивал главврач.
— А кто ответит за оскорбительное принуждение обследования? Ведь, помимо этих заявлений заинтересованных лиц, у вас нет других доказательств и поводов?
— Такая наша работа! Не приведись чему-либо случиться, наказывать будут нас и потребуют привлечения к ответственности за бездействие!
— А почему не поинтересовались человеком по месту работы? Ведь Лобов и сегодня материально ответственное лицо, успешно справляется со своими обязанностями. Почему игнорируете эту сторону жизни? — интересовалась милиция.
А вскоре выяснилось, что Галина Лобова работает врачом в психиатрической больнице, и воспользовалась советом коллег...
Сама она позже призналась, что убедили ее братья. Вот и поддалась на уговоры.
После разговоров в милиции она забрала заявления и пообещала оставить отца в покое, поговорить с братьями и убедить их забыть о своих притязаниях. Свое слово она сдержала...
Каждый день обращались в милицию люди. С жалобами, заявлениями, просьбами. Выезжали сотрудники и на происшествия. Никто не мог предугадать, как сложится день?
Не бездельничал и участковый. Якову с утра доставалось. Его чаще других засыпали звонками поселковые:
— Яков Ильич! Помогите! Только вчера привез шифер на крышу, сегодня пришел, а его нет! Ни одного листа, все сперли! — заходился мужик по телефону.
— Свои увели. В поселке искать надо! — решает участковый. Так и оказалось. Сосед постарался и уже отвез шифер в деревню к теще. Там крыша совсем просела, вздумал помочь родне.
— Как сумел найти так скоро? — спросил Илья Иванович сына.
— Мальчонка выручил, сын ворюги — соседа. Я его конфетой угостил, поговорил по душам. Он рассказал все, как было,— улыбался Яшка.
— Как расколол ворюгу? Не подвел мальчугана?— хитровато улыбался Илья Иванович.
— Нет, помощника не засветил. Спросил его родителя, куда ночью ездил? Ну, и указал на осколки шифера в кузове, потом на грязь на колесах, такую только на проселочной дороге нацепляешь. Ему деваться некуда. Обещал сам с соседом договориться. Они между собой кумовья. Поначалу хотел в отдел доставить, оформить документы. Да заявитель, как узнал, кто тряхнул его на шифер, обложил матом кума со всех сторон, но заявление на него писать отказался. Сказал, сам ему в гараже разборку устроит. Там я им не помощник,— отмахнулся Яков.
— А у меня с Анискиным тоже заботы. С утра Кузнецова Евдокия прибежала. Вытащила из сундуков все свое приданое и во дворе сушить повесила. Сама пошла на пастбище корову доить. Вернулась, глянула, ни перин, ни подушек, ни пуховых одеял нет на месте. Бабка в вой. Побежала по соседям. Те, конечно, ничего не видели. Она к нам, вся в слезах. Мол, до нитки обокрали бедную.
Ну, что тут делать. Дуся приданое всю жизнь берегла. Только для кого? Самой восьмой десяток пошел. Дочка с сыном перинами не пользуются. Подушки в доме синтетические. От пуховых одеял аллергия. У соседей своего приданого полно, сундуки ломятся. Вот и думай, кто позарился?
— Так и не нашел? — посочувствовал Яшка.
— Как это не сыскал? — рассмеялся Терехин.
— Родной внук отличился! Редкий лоботряс. Пришел к бабке денег поклянчить. Она в отлучке. Взял что сгреб, думал, продаст мигом. Да не знал, что ситуация поменялась, и продать пуховое теперь не так просто, желающих мало. Только любители, а их найди! Короче, не повезло, и домой вернулся с приданым.
— Как же унес его незамеченным?
— Увез! У него «копейка» имеется. Ее не загнать, отцовская, голову свернет.
— Для чего ему «бабки» понадобились?
— На иглу сел. Только тут и раскололся отморозок, когда за жабры все сразу взяли. Отец сыночка за душу круто тряс, я не вмешивался.
— А как узнал?
— Вошел к бабке в дом. А на кухне в пепельнице свежий окурок и начатая пачка сигарет. Забыл внучок, в семье кроме него никто не курит. Так и раскрутил клубок. Суть не в приданом. Хотя сам факт сказал о многом. Совесть потерял оболтус. Тут отец враз о лечении заговорил, о принудительном, в больнице, без поблажек. А мужик крутой, он мастером на стройке работает. Церемониться не станет. Уж так
