Он иногда вспоминал тебя. Теперь уж нет. Другие заботы появились, свои друзья,— растерялся Яшка, не зная, о чем говорить с Викой дальше. Но она сама спросила:
— У тебя кто-то появился?
— Ты о чем? Не врубился! Если о женщине, так сама знаешь, их у нас всегда хватало.
— Семья уже появилась? Поздравляю!
— Она у меня всегда была! В том же составе живем пока, без изменений. После тебя уже не спешим.
— А я при чем? — послышалось удивленное.
— Знаешь, что Степка сказал? Не нужна нам Вика, она как моя мамка, только бросать умеет, а любить нет...
— Даже так? Это больше подходит к Илье Ивановичу,— послышалось в ответ.
— Его мать не бросала. А себе жену я стану выбирать с учетом Степкиных интересов. Ты, как педагог, должна знать, что дети не прощают предательства и помнят о нем долго.
— Яков, я вовсе не набиваюсь в жены! Смешно было бы! Позвонила тебе, как доброму приятелю, а ты отчитал, что первоклашку. Неужели нам уже поговорить не о чем? Ведь я не преподаватель, археолог. Кажется, начинаю втягиваться и привыкать.
— Вся жизнь в поездках, командировках. Не упусти главное, чтоб финиш не был горьким и одиноким. Раскапывая чужие захоронения, не оброни и не оставь в них свою душу,— грустно заметил Яшка.
— О-о! Да ты становишься философом. Это забавно! Только в нашей экспедиции, в отличие от других, женщин совсем мало, мужчин много больше. Останется какой-нибудь и на мою долю.
— Из тех, кого откапываешь?
— С кем работаю! — рассмеялась Вика.
— С отцом трудишься?
— Конечно. Он меня ни на шаг от себя.
— Мои тебе соболезнования! Создай свой отряд и при первой возможности убегай из-под пресса. В жизни плавное — это личное счастье, все остальное можно безболезненно поменять.
— Ты что? Уговариваешь меня вернуться?
— Нет! Ни в коем случае. Даже не думал о таком. Советую, как старой знакомой.
— Яшка, ты не корректен!
— Чем обидел?
— Зачем обзываешь старой знакомой? Ну, хотя бы прежней, бывшей, а то сразу с обидными намеками! А ведь мне уже и впрямь нимало.
— Ты не засидишься! Стоит поднатужиться.
— Это о чем? Куда тужиться, зачем? Я тоже не спешу с семьей! Слишком много новых планов появилось. А муж может помешать.
— Смотря какой! Иной поможет!
— Не смеши, Яша! Теперь таких нет. Разве только какой-нибудь из гробницы. Но и там много отравленных и убитых. Наверное, не случайно укоротили им жизни?
— А ты жестокой стала. Это плохо! — заметил Яшка.
— Какая работа, такие сами.
— Интересно, какие теперь у тебя сказки?
— Степка их не стал бы слушать. Он любил добрые, со счастливой концовкой. А где их сыскать, на могильниках? Я среди них сама седеть стала. Оказывается, и раньше люди страдали и мучились, уходили из жизни из-за безответной любви, ревности, измен. Горем вся земля пропитана с давних времен, и мы не новички.
— Ну, это слабые люди, какие ушли из жизни из-за женщин! Никакая не стоит такой жертвы. Мужчина должен себя уважать. Я никогда не доставлю ни одной такого удовольствия! Нет на земле незаменимых!
— Может ты прав, Яков! Удач тебе! Живи счастливо в своем захолустье. Может, там и впрямь все правдивее, чище! — выключила телефон, так и не дождавшись предложения о встрече.
— Пап! А почему Вику разлюбил?
— Потому что она нас не любила.
— А тетька Валя любит!
— Хватит о ней! Давай уроки делать!
— Давай во дворе погуляю, а потом уроки приготовим. А то у меня голова пухнет.
— Это еще с чего?
— Все думаю, где теперь нам тетку найти такую, чтоб и тебе понравилась!
— Не надо нам, обойдемся, чужой человек — лишняя морока в доме.
— Я тоже морока?
— Ты же совсем свой! Терехин!
— И тетька своей станет!
— Не лезь ты во взрослые дела. Когда будет нужна, сами разберемся.
— Пап! А ко мне вчера дяхон подошел. Конфетов дал много. Сказал, что он мой родной отец и скоро приедет за мной, чтоб забрать к себе в город, навовсе. А я ему не поверил и сказал, что у меня есть папка, дед и бабка, и мне с вами классно, я ни в какой город не поеду. Ни к кому. И все конфеты взад отдал. Не хочу чужие. А он все равно говорил, что родной и заберет меня отсюда насовсем. У него теперь есть хорошая тетька, она станет заместо мамки. А еще в доме живет большой кот, а во дворе собака, что они меня тоже будут любить и защищать. У него школа совсем близко, прямо за углом. А в доме будет своя комната. Он уже обставляет ее. Говорил, что купил мне стол. Особенный, удобный для уроков. Теперь надо койку, стул, книжную полку под учебники. И после этого он приедет забирать меня! А зачем? Почему, если он папка, не забрал у мамки, когда выкинула? Где он был? Откуда теперь взялся?
— В тюрьме он сидел. Так случилось у него. Не по своей воле из дома ушел. Водителем работал, сбил человека, конечно не хотел. Тот погиб. Андрея Егоровича посадили. Ну, а мать не стала его ждать. Такое часто случается. От того зовут баб слабым полом, что доверять им нельзя, ни в большом, ни в малом.
— Ни большим, ни маленьким,— рассмеялся Степка и подсел поближе к Яшке. Часа три они делали уроки. Читали, писали, считали. Когда закончили, оба почувствовали, как устали.
Ирина Николаевна с тревогой выглядывала в окно, ждала Илью Ивановича к ужину, но того не было. Да и Яшка со Степкой не спешили к столу, решили выйти во двор, подышать свежим воздухом, отдохнуть после уроков.
— Зима скоро! Слепим мы с тобою снеговика, поставим у ворот вместо сторожа, метлу ему дадим, чтоб снег со двора убирал.
— А наш пес опять ссать на него станет,— хохотал Степка. И первым увидел подъехавшую к дому оперативку. Илья Иванович выскочил из нее, попрощался с оставшимися в ней людьми, свернул к дому.
— Уроки сделали?
— А как же! Только вышли продохнуть. Как у тебя? Кого там убили? — спросил Яшка.
— Дома расскажу. На дворе не стоит. Давай лучше перекурим,— предложил сыну и, присев рядом, не выдержал, заговорил тихо:
— Женщину убили. Из переселенок. Она вместе с дочерью приехала с Кавказа.
— Опять Кавказ! Какая-нибудь кровная месть за измену! Черте что за люди, не могут жить без приключений! — сорвался Яшка.
— Успокойся. Тут вовсе ни месть. Коля Голубев чуть башку ни сломал, за что можно убить эдакое подобие бабы? Худая, как жердь. Вся изможденная, измученная, изголодавшаяся. Женщине всего сорок два года, она на все семьдесят выглядела. Я дочку спросил, чем мать болела, она ответила, мол, ничем, здорова была. Ну, тогда все понятно. На «игле» много лет сидела. А Голубев не поверил. Мол, куда этому чмо еще колоться? Ни баба, ходячий скелет. Но кто-то же убил ее.
— Оплеухой? — хмыкнул Яшка.
— Из пистолета застрелили. Кому-то помешала.
— Наверное, свои и уложили. Не захотела наркоту в долг давать. А чтоб в ломке их не высветила,
