было даже не в этом. Настоящая причина состояла в том, что «Сиракузский кодекс» был совершенно незаконным, явно краденым, как говаривал Кевин, сплошная международная контрабанда, похищения и уклонение от налогов, так что ему совершенно не хотелось с ним связываться.
— А тебе почему захотелось?
Она пропустила вопрос мимо ушей.
— Наконец ясно обозначилась развилка дорог. У нас была пара по-настоящему близких друзей: муж и жена. Она родилась в богатой семье. Он был адвокатом по делам о наркотиках, составил себе репутацию, защищая в шестидесятых курильщиков марихуаны и добиваясь оправдания. Специализируясь на наркотиках, он начал подбирать клиентов, способных ему заплатить. Сперва это означало высококлассных торговцев ЛСД и химиков. Потом появились торговцы кокаином, сперва мелкие, потом крупные поставщики, а там дошло и до главарей синдиката. В конечном счете ему пришлось защищать в суде наркодельцов, о которых он точно знал, что те убивали людей, или заказывали убийства, или то и другое. По-настоящему могущественных и опасных людей. Они платили ему сотни тысяч долларов за то, чтобы он вытащил их из-за решетки — и он вытаскивал. Но в то же время он презирал их и в конце концов возненавидел самого себя. Стало непонятно, зачем он живет. Ты понимаешь, что я имею в виду?
— Понимаю, что ты имеешь в виду относительно адвоката, но не вижу здесь связи с «Кодексом».
— В один прекрасный день адвокат решил, что с него хватит. Он опустошил свой ящик с папками и ушел в отставку. Просто взял и бросил практику. Перевез жену и детей в Тахо. Построил дом по собственному проекту. Почти два года спустя его нашел один из старых клиентов. Очень дурной человек. Обвинений против него хватало: хранение, доставка и продажа сотен килограммов героина, отмывание денег, заказные убийства, уклонение от налогов — много чего. Ему нужен был опытный адвокат. Наш друг ему отказал. Тот сказал: ты построил дом на мои деньги. Верно, сказал адвокат, и я их отработал. А теперь я на пенсии, и кончено. Я не могу тебе помочь. Тот тип сказал, что понимает. Они пожали друг другу руки. Парень нанял другого адвоката. Тот сделал, что мог, но негодяй получил двадцать пять лет без права освобождения на поруки. Примерно через год после приговора наш друг и его жена исчезли.
— Бесследно?
— Совершенно.
— Попав за решетку, старый клиент обиделся?
— Таково общее мнение.
— Похоже, что делать деньги — не такое веселое занятие, как принято думать.
— Относительно «Кодекса»: мы с Кевином разрывались надвое. Мы без конца только об этом и говорили. То решали, что это наша последняя большая ставка: взять ее и выходить из игры. С другой стороны, денег у нас хватало, а отец Кевина к тому времени умер, так что Кевину стало некому и нечего доказывать. Он почти удвоил состояние, переданное ему дедом, а отец успел увидеть примерно две трети его достижений, прежде чем началась болезнь Альцгеймера, после чего ему все стало безразлично. Кевин держался, пока состояние не выросло ровно в два раза просто для круглого счета. Эта была его личная цель — даже после смерти отца. Не думай об этом. Я старалась не думать. Как бы то ни было, цели он достиг. Доказал, что он настоящий мужчина. Чего ради изводить себя?
— Думаю, не ради денег, — ответил я.
Она отмахнулась.
Наконец остался один последний день на размышления. А мы все не могли решиться. Такой случай не каждый день подворачивается — черт, иногда он не повторяется за всю жизнь. «Сиракузский кодекс» — бесценный трофей. Но в каком-то основополагающем, кармическом смысле «Кодекс» не позволял себя коснуться. Этот предмет принадлежал миру, всему человечеству. Никакому частному лицу не позволительно было захватить его во владение. И, если это ощущение было верным, нам не следовало гоняться за ним ради наживы.
— Весьма похвально, — сказал я. — А почему было не купить его, чтобы передать в Национальную библиотеку Франции и защитить этим против новых попыток им завладеть?
Мисси взглянула на меня.
— Довольно крутое предложение для человека, который даже не обзавелся фильтром для воды.
— У того, кто не отягощен мелочами жизни, остается больше времени для странных мыслей.
— Эта мысль приходила и нам, — резко сказала она, — но цена кусалась.
— Тогда что заставило вас вообще участвовать в торгах? Семь с половиной миллионов долларов! Господи, у меня язык не поворачивается это выговорить.
— Это большие деньги, — признала она. — Но передумали мы потому, что услышали о перстне.
— О перстне, — тупо повторил я.
Она постучала лакированным ноготком по снимку.
— Ты помнишь историю?
— Было два перстня…
— Нет, их было три. Пара, изготовленная по заказу Манара…
— Манар, Манар…
— Отец. Отец Теодоса.
— Точно, отец Теодоса заказал два подлинных перстня. Индийскому ювелиру.
— Очень хорошо. Один он сделал для Феодоры, второй для себя.
— Перстень Манара потом перешел к Теодосу.
— Правильно. А что сделал Теодос?
— Ах, да. Он заказал копию перстня и с ним прибыл в Константинополь.
— Ты помнишь, из чего он был сделан?
— Черт, да я и про первые два не помню. Я слушал эту историю в постели с гипотермией, позабыла?
— В первые два были вставлены аметисты. Камень в третьем был гранат. Все три были зашлифованы в полусферу, или кабошон. Слово происходит из старофранцузского, где обозначало голову или кочан. Капустная голова тебе запомнится, верно, Дэнни? Ты всегда увлекался этимологией.
Я тонко улыбнулся.
— Все три были изготовлены одним ювелиром и выглядели одинаково, хотя два были золотыми, а третье — медным.
— Ладно, с этим разобрались. Так что с ними?
— Как раз когда мы обдумывали торги за «Кодекс», на рынке, Дэнни, появился третий перстень. Тот, что с гранатом.
Я уже ничего не понимал.
— Кто-то нашел настоящий перстень? С гарантией?
— С гарантией. Описания перстней обнаружили в Индии, и с ними — заметь — подлинные рисунки ювелира, подписанные им и заверенные подписью покупателя, самого Манара. И обе подписи датированы по ведическому лунному календарю.
— Да одни рисунки, должно быть, стоят целое состояние!
Она покачала головой.
— Ты начинаешь понимать, Дэнни.
— Но не могу поверить.
— Мы тоже не могли. Но… — она постучала ногтем по конверту из манильской бумаги, — нам прислали фотографию.
— Черт бы побрал эти фотографии — вот эту чертову фотографию?
— Конечно, нет. Другую.
— Так отку…
— От старьевщика, работавшего из десяти процентов. Мы его знали только по слухам. Сомнений, что перстень подлинный, практически не было.
Я покачал головой:
— И что тогда?
— У Кевина, и только у него, был шанс купить перстень — заметь себе — прежде, чем он окажется на
