роняет на пол недоеденный кусочек тминного кренделя, потому что перед ней стоит — кто бы вы думали? — мадам Симоно собственной персоной! Да, да — та самая мадам Симоно, которая на протяжении четырнадцати лет не покидала комнаты № 18! Та самая мадам Симоно, которая все эти годы общалась с внешним миром только и исключительно через коридорного Гийома! И всё же, никаких сомнений быть не может — в холле гостиницы, возле стойки администратора стоит именно мадам Симоно и недовольно взирает на ошалевшую мадмуазель Дюбуа.
— Ну, что такое, милочка — привидение увидели? — спрашивает обитательница комнаты № 18, кокетливо поправляя на плечах цветастую шаль с кистями (подарок покойного месье Симоно).
— До… добрый день, мадам Симоно, — суконным языком молвит мадмуазель Дюбуа. — Как вы тут ока… то есть… вы уверены, что вам стоило спускаться? Я что хочу сказать… ваше здоровье…
— Милочка, мне пока еще не сто пятьдесят лет, а всего лишь шестьдесят четыре, и я чувствую себя достаточно хорошо для того, чтобы спуститься со второго этажа на первый без помощи подъемного крана!
— О, приятно это слышать! Просто раньше вы же никогда…
— Что — никогда? Никогда не выходила из своей комнаты? Ха-ха! — мадам Симоно взмахивает унизанной старомодными перстнями рукой и игриво трясет седыми кудряшками. — Раньше не выходила, ну а теперь вот взяла, да и вышла! Я — переменчивая натура!
— Да уж, я вижу, — мрачно соглашается мадмуазель Дюбуа, весьма негативно относящаяся к переменчивым натурам.
— Я к вам, милочка, собственно, вот по какому вопросу, — мадам Симоно переходит на деловой тон и наваливается внушительным бюстом на стойку, отчего книга регистрации постояльцев не оказывается на полу только благодаря ловкости рук и скорости реакции мадмуазель Дюбуа. Ничуть не смутившись, мадам Симоно продолжает:
— Мы — то есть я, Гийом и сестры Лебрен — решили вместе встречать Рождество. Месье Фернан уже поставлен в известность — он разрешил нам расположиться в столовой! Меню рождественского ужина мы уже согласовали с месье Кароттом. Сам он, правда, куда-то намылился на рождественские каникулы и нипочем не говорит — куда, но он обещал приготовить все заранее, так что его подмастерья — или как правильно надо их называть? — разогреют все и сервируют для нас рождественский стол.
Мадам Симоно делает паузу, чтобы набрать воздуха для следующей тирады, а мадмуазель Дюбуа тем временем думает о том, что хорошо бы смертоносная лавина сошла на «Снежный ком» именно в Рождество и погребла бы всех этих интриганов, которые за спиной администратора отеля сговорились — и с кем! — с самим управляющим! Какое нарушение иерархии, какое неслыханное попрание правил и традиций!
Но тут мадам Симоно, отдышавшись, переходит к сути:
— Так вот, я хотела попросить вас, мадмуазель Дюбуа, чтобы вы передали слесарю месье Дику — у вас лучше получается общаться с этими неотесанными мужланами! — чтобы он раздобыл ёлку и установил ее в центре зала в столовой накануне Рождества, а уж украсим ее мы сами — гирлянд я настригла за этот год на целый ельник! Ха-ха-ха!
— Ё… ёлку? — переспрашивает мадмуазель Дюбуа, с трудом сдерживая приступ бешенства.
— Ну да, ёлку! Какое же Рождество без ёлки?
На этом мадам Симоно разворачивается и медленно уплывает и холла, а мадмуазель Дюбуа с треском ломает карандаш — уже третий на этой неделе.
Глава 17. Два дня до Рождества
Накануне Рождества все жители Шампери и окрестностей заняты последними приготовлениями к празднику. Дух праздника уже веет над горной долиной, а сильнее всего он веет над булочной месье Бриша, сочетая в себе запах корицы, ванили, гвоздики и горячего шоколада. Сам месье Бриш, обсыпанный мукой с головы до ног, мечется, словно обезумевший снеговик, от одной духовки к другой, хлопоча над очередной порцией дневной выпечки.
Месье Каротт сидит в кухне отеля «Снежный ком» в сбившемся набок поварском колпаке и, поминутно хватаясь за голову, читает частные объявления на последней странице «Альпийского вестника». Завтра с утра шеф-повару нужно ехать в арендованное шале и готовиться к исполнению роли образцового банкира месье Клемансо, но у образцового банкира до сих пор нет двух сиамских кошек, многократно упомянутых в письмах к мадмуазель Левуазье!
«Семья Штрик, — читает месье Каротт, — уезжает на рождественские каникулы к родственникам в Эльзас и будет очень благодарна, если кто-нибудь согласится присмотреть за их персидскими кошками Кларой и Розой. Вознаграждение и кошачий корм на пять дней гарантированы!»
Это уже двенадцатое объявление. Как назло, предлагаются все породы кошек, кроме сиамских. Месье Каротт уже готов написать своей возлюбленной телеграмму с прискорбным сообщением о том, что Люси и Дафна угорели на пожаре, но вовремя спохватывается — ведь тогда мадмуазель Левуазье логично заключит, что вместе с кошками сгорело и все шале, а значит, праздник отменяется!
Глухо постанывая, месье Каротт нависает над газетой, и, в конце концов, решает, что его возлюбленную ожидает потрясение посильнее, чем несовпадение кошачьих пород, а потому надо скорее писать чете Штрик, пока Клару и Розу не перехватили.
Улучив момент, когда супруга отправилась в булочную за очередной порцией сладостей к ужину, месье Руж выскальзывает из дома и отправляется в туристическое бюро «Альпийский путешественник».
Завидев на подходе к своей конторе жертву фармацевтических экспериментов, турагент месье Попен начинает нервничать и даже думает, не вывесить ли табличку «Закрыто». Однако, оказавшись в конторе, месье Руж, против обыкновения, не пляшет на столе, не поет народных песен и не призывает спасать вымирающих животных. К изумлению турагента, месье Руж четко и внятно формулирует свои пожелания, и эти пожелания сулят месье Попену весьма неплохую прибыль и возможность оплатить аренду помещения на три месяца вперед.
Спустя двадцать минут, подписав ряд бумаг и передав месье Попену чек на некоторую (довольно внушительную) сумму, месье Руж отправляется в магазин горнолыжного снаряжения «Альпеншток».
Месье Фернан, сославшись на неотложную деловую встречу в городе, покидает свой служебный пост и отправляется в Шампери. Но, прибыв в город, ни на какую встречу он не идет, а вместо этого отправляется в магазин «Шерсть и шерстяные изделия мадам Бретодо». Там, после долгих колебаний, месье Фернан приобретает нарядный вязаный шарф из лучшей в Шампери альпаки, с узором из оленей и елок — прекрасный, по уверениям продавца, подарок солидной даме на Рождество. По просьбе управляющего шарф упаковывают в праздничную оберточную бумагу, и с этим свертком подмышкой, поминутно оглядываясь, словно вор, укравший курицу с прилавка на воскресной ярмарке, месье Фернан скрывается в ближайшем от магазина переулке.
Буквально в это же время из другого переулка выходит мадмуазель Дюбуа и решительным шагом направляется в магазин мадам Бретодо. Ровно через две минуты она выходит оттуда с ярким пакетом, внутри которого помещается нарядный вязаный шарф из лучшей в Шампери альпаки, с узором из оленей и елок — прекрасный, по уверениям продавца, подарок солидному господину на Рождество.
Мадмуазель Левуазье, рассеянно подавая ключи постояльцу из комнаты № 12, думает, какой цвет предпочесть для наряда к рождественскому уик-энду: романтический, но сдержанный серо-голубой или роковую фуксию?
