парнишка, который пытается казаться большим и смелым. Чаще ковыряй в носу. Это тебе совет на будущее. Мало что так интересует молодых людей, как содержимое собственного носа. А теперь я тоже попрошу об услуге.
Я ни о чем не просила, подумала Полли, раздосадованная тем, что, оказывается, выглядит перепуганным парнишкой. Сама она была уверена, что из нее получился хладнокровный и невозмутимый юноша. Она негромко спросила:
— Что тебе нужно?
— Бумажка найдется?
Полли без единого слова вытащила из кармана «Матерей Борогравии!!» и передала через перегородку. Она услышала чирканье спички и почувствовала запах серы, отчего вокруг отнюдь не стало хуже пахнуть.
— Ого, уж не герб ли ее светлости Герцогини я вижу передо мною? — шепнул невидимка. — Ну, сейчас он спереди отправится взад. Давай, вали отсюда… парень.
Полли поспешно выскочила в темноту — испуганная, потрясенная, смущенная, почти бездыханная. Она едва успела войти в сарай и еще моргала, стоя во мраке, когда дверь снова распахнулась, впустив дождь, ветер и капрала Страппи.
— Подъем, подъем! Выймай руку из штанов — хотя чего вы там найдете, — влазь ногами в сапоги! Живей, живей, хоп-хоп-хоп!
Новобранцы подскакивали и скатывались с постелей. Голосу капрала повиновались исключительно мышцы, потому что ничей мозг не в состоянии так быстро заработать. Капрал Страппи, следуя обычаю всех унтер-офицеров, старательно увеличивал общее смятение.
— Ой, боги мои, да кучка старых баб и то справилась бы живее! — радостно орал он, пока новобранцы метались по сараю в поисках курток и башмаков. — Живей! Бриться! Каждый солдат должен быть чисто выбрит, таков порядок! Одевайсь! Уолти, я за тобой приглядываю! Шевелись, шевелись! Завтрак через пять минут! Кто придет последним, останется без сосиски! Чтоб ему провалиться, ну и поливает!
Четыре младших всадника Абокралипсиса — Паника, Замешательство, Невежество и Ругань — галопировали по сараю, к непристойной радости капрала Страппи. Полли выскочила за дверь, вытащила из сумки маленькую жестяную кружку, зачерпнула воды из бочки, поставила на старую колоду позади трактира и начала бриться. Она научилась и этому. Секрет был в старой бритве, которую она тщательно затупила. В конце концов, главное — кисточка и мыло. Нанеси побольше пены, сними побольше пены — и ты выбрит, не так ли? Готово, сэр, гляньте, какая у меня гладкая кожа.
Она уже почти закончила, когда над ухом у нее раздался пронзительный вопль:
— Ты что это делаешь, рядовой Пукс?
Слава богу, бритва была тупая.
— Перкс, сэр, — поправила Полли, вытирая пену с носа. — Я бреюсь, сэр. Меня зовут Перкс, сэр.
— Сэр? Сэр?! Я тебе не сэр, Пукс, я, черт возьми, господин капрал. Вот как меня надо звать, Пукс. И вода у тебя в солдатской кружке, Пукс, которую тебе еще не выдавали, если не ошибаюсь. Ты дезертир, Пукс?
— Нет, сэ… господин капрал!
— Значит, вор?
— Нет, господин капрал!
— Тогда откуда у тебя такая-разэтакая кружка, Пукс?
— Снял с мертвеца, сэр… господин капрал!
В голосе Страппи, который при каждом удобном случае поднимался до визга, зазвучала неподдельная ярость.
— Ты мародер?!
— Нет, господин капрал! Этот человек…
…умер у нее на руках, на полу трактира.
Их было шестеро — шесть героев, вернувшихся с войны. Они, должно быть, уже не первый день тащились с предсмертным серолицым терпением в свои маленькие горные деревушки. На всех Полли насчитала девять рук, десять ног и десять глаз.
Впрочем, самое жуткое зрелище представляли те, кто вернулся относительно целым. Они сидели в застегнутых доверху грязных мундирах, которые вместо бинтов стягивали чудовищное месиво, крывшееся под одеждой. От этих людей пахло смертью. Завсегдатаи «Герцогини» раздвинулись, чтобы дать им место, и заговорили тише, как в церкви. Отец Полли, обычно не склонный к сантиментам, тихонько подлил бренди в каждую кружку эля и отказался от платы. Калеки несли письма от солдат, оставшихся в строю, и один из них передал весточку от Поля. Он бросил письмо через стол Полли, когда она подала тушеное мясо, а потом тихо умер.
Вечером остальные кое-как двинулись дальше, забрав с собой для передачи родным оловянную медаль, которую нашли в кармане покойного, и официальную благодарность, которая к ней прилагалась. Полли взглянула на нее. Это был печатный листок с подписью Герцогини и пропуском для имени — его пришлось втискивать в строчку, потому что оно оказалось длиннее обычного. Последние несколько букв слепились вместе.
Такие мелочи всегда остаются в памяти, когда бесцельная ярость, раскаленная добела, заполняет сознание. Не считая письма и медали, все, что осталось от солдата, — это жестяная кружка и пятно на полу трактира, которое так и не удалось отскрести.
Капрал Страппи нетерпеливо выслушал слегка измененную версию. Полли видела, что он глубоко задумался. Раньше кружка принадлежала одному солдату, теперь она принадлежит другому. Таковы были факты, и капрал ничего не мог поделать. Тогда он решил, избегая скользкой почвы, обойтись обычными оскорблениями.
— Думаешь, ты тут самый умный, Пукс? — поинтересовался он.
— Нет, господин капрал.
— Значит, ты дурак, да?
— Ну, я же записался в армию, господин капрал, — кротко ответила Полли. Кто-то за спиной Страппи хихикнул.
— Я за тобой приглядываю, Пукс, — прорычал Страппи, временно побежденный. — Шаг влево, шаг вправо — и все.
Он отошел.
— Э… — сказал кто-то позади Полли. Она обернулась и увидела парня в поношенной одежде, с тревогой на лице, которая, впрочем, не скрывала закипающий гнев. Он был рослый и рыжий, стриженный так коротко, что вместо волос голову покрывал пушок.
— Ты, кажется, Кувалда? — уточнила Полли.
— Да. Э… можно у тебя одолжить бритву и остальное?
Полли посмотрела на его подбородок, гладкий как бильярдный шар. Парень покраснел.
— Надо же когда-нибудь начинать, — решительно сказал он.
— Бритву нужно наточить, — предупредила Полли.
— Ничего, управлюсь, — сказал Кувалда.
Полли молча дала ему кружку и бритву, а сама улучила возможность нырнуть в уборную, пока остальные занимались своими делами. Сунуть носки в штаны было мгновенным делом. Закрепить их на месте оказалось труднее, но Полли догадалась заправить верх одного носка за пояс. Ощущение было странное, маленький сверток шерсти как будто весил слишком много. Неловко переставляя ноги, Полли пошла в дом, гадая, какие ужасы сулит завтрак.
Он сулил лошадиный хлеб, сосиску и кружку разбавленного пива. Полли взяла сосиску и кусок хлеба и села.
Нужно сосредоточиться, чтобы съесть лошадиный хлеб. В последнее время только он и попадался — хлеб, испеченный из муки пополам с сухим горохом, фасолью и овощными очистками. Раньше им кормили только лошадей, чтобы они окрепли. Теперь на столе редко бывало что-то другое, и даже лошадиного хлеба становилось все меньше и меньше. Чтобы прожевать его, требовались крепкие зубы и уйма свободного
