— Ведьма? Почему ведьма?
Я не ожидал, что мое нечаянное откровение вызовет переполох. Вскочив с дивана, она бросилась к туалетному столику, уставилась в зеркало. Зеркало было со знаком качества. Оно не умело лгать.
— Страшная, — согласилась Ольга. — Сущая ведьма.
Выглядела она действительно неважнецки. Как после тяжких ночных трудов. Щеки запали, нос струной, под глазами голубые разводы. «Что это тебя, — отмечаю не без злорадства, — так вымотало? Уж, не с моим ли братцем вы этой ночью «сживались»? С благословения и под присмотром папаши».
Она перехватила в зеркале мой взгляд. Догадалась, какие мысли меня развлекают.
— Пройди, — попросила, — в гостиную. На пианино — альбом. Можешь посмотреть.
У Долиных — и это я уже усвоил — просто так, спонтанно, ничего не делается и не говорится. Если «можешь посмотреть», то надо смотреть. Для того тебе альбом и подсовывают.
Поначалу я решил, что это ноты или репродукции. Нет с фотографиями. Обычный семейный фотоальбом. Домашний иконостас. Папа, мама и чадо.
Устроившись в кресле, листаю.
На первой странице парный портрет. Он и она. Молодую женщину я принял за Ольгу — так похожи. Потом разобрался — родительница. Труднее было поверить, что стоявший с ней в обнимку безбородый лощеный красавец — старик Долин, мой шеф. У него на вершине некогда произрастали густые волосы. Когда же, ахаю, он променял шевелюру на бороду?.. Стоят голубки, сияют. Хоть тащи на обложку журнала для молодоженов — вот оно, семейное счастье!
Листаю дальше. Они же. На море, в горах, среди каких-то развалин. Любили, видимо, передвигаться. По странам и континентам. И все вдвоем, вдвоем. А вот и беби. Обзавелись, значит наследницей. Она на руках, на коленях, сама по себе. От недели и старше. Лежит, ползает, сидит. Наконец, встала, пошла. Вырасти, однако, не успела, альбом кончился. На последней странице невнятный любительский снимок: уличный перекресток, автомашины, толпа. Непонятно, зачем он в альбоме.
Хотел захлопнуть. Ольга попридержала рукой. Когда-то вошла и стояла у меня за спиной. Ее не узнать, сама свежесть. Должно быть, пока меня не было, отключалась. Ей это раз плюнуть, она на медитации собаку съела.
— Посмотри внимательно.
Она заставила всмотреться в изображение. Теперь я уже видел: на снимке — авария. Автофургон налетел на микроавтобус. Так врезался, что дверцу вдавило в салон. И случилось это вот-вот. Еще не успели собраться зеваки, бегут.
— Там мама. — Ольга мизинцем показала на покореженный автобус. Стала рассказывать. Мать была в Москве, на конференции. В воскресенье группу гостей повезли за город проветриться. Едва отъехали от гостиницы, не первом же перекрестке...
— Часы видишь?
С трудом различаю на фасаде углового здания табло. Точками цифры. Время ничего мне не говорит. И тогда меня посвящают в семейное предание двадцатилетней давности.
В тот день Ольга, а ей тогда шел шестой год, вместе с отцом собирали в палисаднике смородину. Здесь, у дома. Отец бросал ягоду в чашку, дочь больше в рот. Ревниво поглядывали друг на друга: кто проворней? Азарт, смех, щенячий восторг. Мгновение детства, которое, оживая потом в памяти, согревает всю жизнь. И вдруг — отца словно током свело. Посерел, глаза обезумели. Сунул посудину дочери — и в дом, звонить в Москву. Телефон в номере не ответил, но дежурная по этажу успокоила: такая-то только что уехала с группой на экскурсию. Переговорили, а через час телефонограмма: несчастный случай.
На месте аварии оказался случайный турист с фотоаппаратом, спустил затвор... Много позже отец, рассматривая снимок, разглядел часы. Сверил по квитанции с временем, когда звонил в гостиницу. Совпало.
— Можешь убедиться. — Слегка отогнув снимок, Ольга извлекла пожелтевший квиток.
А мне доказательств не требовалось. Бывает. Каких только совпадений не бывает.
— Это не совпадение, — горячо возразила Ольга. — Отец почувствовал.
Я спорить не стал. Не тот случай, когда истина дороже.
Все же альбом сделал свое дело. Что-то во мне сдвинулось, переместилось. Уже хотелось соглашаться с Ольгой. Забыл, что пришел спасать брата. Теперь ее нужно было спасать. От кого, от чего? Неважно. Лишь бы спасать. Заслонил собой, прикрыть — такое было побуждение. И настолько вдруг расчувствовался, что потянулся к ее руке, погладил.
Она руку не убрала. Прикинулась, что не заметила. Может, и не заметила. Но я испугался. Себя испугался, своей смелости. На какие подвиги меня еще потянет? Ведь мы в доме совершенно одни, а она так близко, грудью надвинулась, над ухом дышит. Какой мужик это выдержит? Бежать надо, бежать!
— Если я пойду, а? — попросил пощады.
— Да, конечно. — Она поспешно взяла у меня альбом, глянула виновато. — Кажется, я опять перестаралась, перегрузила тебя. Извини.
Я всего ждал, только не этого признания. Она, оказывается, «работала» со мной. Очередной сеанс.
Вскоре со мной стало твориться нечто необъяснимое. Появилась способность, которую раньше за собой не замечал. Я стал как бы приклеиваться к людям. В каком смысле? Сейчас поймешь.
Иду, скажем, по улице. Навстречу толпа. Высматриваю издали какую-то колоритную фигуру, допустим, шуструю старушенцию с авоськами в руках, и вижу только ее, других не замечаю. Она прошустрила мимо, я чухаю дальше, не оглядываюсь. Но вот что занятно — не оглядываюсь, а все равно вижу. И как она в толпе шурует, и как на остановке в троллейбус рванула. Будто и я с ней.
Когда это со мной впервые случилось — как раз с бабусей — я не поверил. Наваждение какое-то. Решил проверить, ринулся догонять. На троллейбус не успел, уже откатил. Но в окне, смотрю, моя бабуся! Устроилась у окна и авоськи одну на другую громоздит. Выходит, я ее и до того каким-то образом видел.
На работе та же история. Рядом со мной корпит Коваленок. Наши терминалы рядом, впритык. К нему из второго блока частенько наведывается приятель — Васек. То сигарету стрельнуть, то с анекдотом, то на кофе позвать. Придет, уйдет, я его обычно даже не замечаю. А тут — еще за порогом учуял. «Васек, — говорю, — грядет». Коваленок головой туда-сюда: где? Того не видать, он только на подходе. Вошел, покрутился, ничего не сказал и убрался. Сосед плечами жмет: «Чего это он?» А я, представь, знаю. Заходил, говорю, червонцем разжиться. Коваленок на меня большие глаза: от балды я или всерьез? Побежал за приятелем. Через минуту вернулся: «Дал я ему червонец». И больше никаких эмоций. Даже не спросил, как я угадал.
В общем-то, ничего особенного. Все мы бываем провидцами. Иногда просто балдеешь — до чего все сходится! Но у меня это получалось совсем по-другому. Я не угадывал. Я видел. Словно был в паре с тем человеком, которого видел. Причем не разобрать, то ли я к нему приклеился, то ли он ко мне. Когда та бабуся с авоськами в троллейбус влезла, меня за ней потащило. Чуть не закричал: куда ты, старая, мне же совсем в другую сторону, одна поезжай! Едва отцепился.
Но это все — семечки. Странности только начинались. Потом пошла сплошная чертовщина. Вот слушай...
Живу в квартире один. Федор дома не ночует. Даже не звонит.
Он и раньше, бывало, пропадал, неделями не виделись, и ничего, обходилось без обид. А тут терзаюсь. У Долиных, думаю, бывает, время находит, а я хоть пропади. Да и они, замечаю, не дают о себе знать. Шефа иногда еще вижу, он мимо нашего блока ходит. Ольгу же как черти съели.
Стал уже подозревать: может, сговорились, бойкот? Решили взять меня измором? От них всего можно ждать. Давить на психику— это в их духе. Скорее всего так и задумано: помариновать меня, пока не взвою от душевной неустроенности, а тогда уж я сам приползу к ним с поджатым хвостом. Примите, мол, в вашу стаю, кусаться больше не буду.
