скучно.
— Дадите, — слышу, — дадите, куда денетесь. Не сейчас, так потом. Когда приспичит...
Постой, что-то я напутал. Дай-ка вспомнить. «Приспичит» он сказал позже. Перед самым уходом. Точно, когда уходил. А до этого я чуть было не совершил глупость.
Он-таки раскачал меня. Стал нажимать на родственные чувства. Родня, мол, одна кровь, едина плоть. Разве можно отказать в такой малости брату? Перестарался старик, переборщил. Ах брату?! — вскипел я. Не откажу, конечно. Для него мне ничего не жалко. Сейчас увидишь, как я его обожаю.
Принес альбом, вытряхнул листы на пол и давай делить. Лист направо, лист налево, раз-два, туда- сюда. А когда разложил и остался последний нечетный, я его задержал на весу. Как, прикидываю, разорвать — вдоль или поперек, чтобы никому не обидно было.
Порвать не успел. Вернее, не смог. Столбняк навалился.
Впервые со мной такое. В полном сознании, а ни рукой, ни ногой. И себя как бы со стороны вижу. Что это, удивляюсь, я на полу расселся и лист перед собой развесил?
Старик подошел, высвободил из моих рук картинку, и тогда только меня разморозило. Хорошо так стало, легко. Петь хочется. И шеф мне роднее отца родного. Умиляюсь, глядя, как он рядом на четвереньках ползает, репродукции складывает. Аккуратненько, лист к листу.
— Давайте, — напрашиваюсь, — помогу.
Он разрешил.
—Только осторожней, не помните.
Поползали мы, посуетились. Вмиг управились. Застегнул я саквояж, сверху положил альбом. Жду, какие будут указания.
Долин к двери, я за ним. В прихожей подаю шляпу. Он, однако, ее не надел, в руках держит. Не прощается и багаж не берет. Ладно, думаю, до лифта провожу.
Вышли на лестничную площадку. И здесь он мне заявляет:
— Со мной пойдете. Я ведь за вами пришел. Вещи, само собой, тоже нужны. Но только вместе с вами. Сейчас поясню...
А я его пояснений больше всего и боюсь. Заморочит голову, заговорит. Даю себе страшную клятву: не пойду. Ни под каким гипнозом. Пусть в лепешку разобьется — меня из дома не вытащит.
Возвращаюсь в квартиру. Он за мной. Вяжется следом и за спиной говорит. Стараюсь не слушать. Но слова уже достают меня. Между прочим, интересные вещи узнаю.
Федор, выясняется, не просто бывает у Долиных. Живет у них. Точнее, ночует, поскольку днем в Космоцентре. Так нужно. С Ольгой у него не все ладится. Психонастройка идет со скрипом. Оба нервничают. Каким-то боком виноват и я. Будто бы контрой сижу у Федора в подсознании. Тоскует он по мне. Какую-то вину передо мной чувствует. К тому же сказывается привязанность к домашней обстановке, к вещам. Отсюда душевный дискомфорт, скрытый стресс.
И вот, чтобы снять напряженку, Долин затеял налет на квартиру. Без ведома, кстати, брата. От него лишь узнал, чего ему не хватает на новом месте, и что он хотел бы иметь под рукой. Выведал и о Чюрленисе, и о раковине с ониксом. Но главное во мне. Эффект будет полным, если всю эту музыку доставит не кто-нибудь, а обожающий и обожаемый братец. Надо все так обставить, якобы это я сам, без подсказки, решил осчастливить едину плоть. Исключительно из собственных благородных побуждений. Движимый, так сказать, трогательный заботой. Увидев меня, полковник, естественно, растрогается, умилится, отойдет. И никаких тебе проблем с подсознанием, никаких стрессов... Машина шефа внизу, у подъезда. Нужно только спуститься, и через четверть часа мы с братом будем в объятиях друг у друга. Радости полные штаны.
Клянусь, я уже в красках видел, как навстречу мне идет, улыбаясь, Федор. Руки развел, чтобы обнять... Едва очнулся. Отпрянув от Долина, я рванул в свою комнату, закрылся. Никуда, кричу из-за двери, не пойду. И не старайтесь, не усердствуйте. Все равно ничего у вас не получится.
Вот после этого он и пообещал:
— Получится, получится. Не сейчас, так потом. Когда приспичит.
И сразу ушел. Вещи, заметь, не взял. Все оставил в прихожей. И саквояж, и альбом.
Знаешь, чего мне хотелось той ночью? Чтобы утром позвонила Ольга и спросила, как спалось. Я бы ей ответил!
Бессонница показала все свои зубки. Вообще не спал.
Едва улегся — вспомнил, что перед дверью оставил саквояж и альбом. Не место им там. А вставать неохота.
Черт с ними, уговариваю себя, не убегут, никуда не денутся
Закрыл глаза, пытаюсь отключиться. Но в голове снова: зря оставил, все равно когда-то распаковывать. И ни о чем больше думать не могу. Сидит колом: вещи-то все еще там!
Кончилось тем, что я встал, перетащил поклажу в комнату брата. Теперь, думаю, можно спокойно бай-бай. Пожелал себе приятных сновидений, поулыбался. Иногда, говорят, это помогает. Только опять что-то не так. Сном и не пахнет. Гуляю где-то мыслями. И в то же время замечаю, что возвращаюсь все туда же — в прихожую. Тянет и тянет. Будто кто поджидает меня там. Не выдержал. Пошел проверять.
Включил свет. Смотрю — шляпа. Пристроилась серым филином на столике у телефона. Любуйся на нее. Ну, сволота! Это я о Долине. Нарочно оставил. Нашел чем наказать. И ведь какая подлая штука — не выкинешь из головы. Всю ночь свербило: в доме шляпа, в доме шляпа... Все равно что в доме покойник. Неотступно в мыслях, пока не вынесут вперед ногами.
Не позавтракав, я на работу не хожу. При любых обстоятельствах — положи мне что-нибудь на зуб. Организм требует. A тут не до завтрака. Едва из постели, помчался на радиокомплекс прямым ходом в приемную шефа.
Там еще никого. Слишком рано. А я и рад. Не надо объясняться. Швырнул шляпу на стол. Уф, сразу почувствовал себя человеком.
—
—
—
—
—
—
