— Все равно не понимаю.
Трэвис внезапно хлопает ладонями по столу, так что мы с Аргусом подпрыгиваем на месте.
— В тот день я залез на башню, чтобы попрощаться с Лесом. Отказаться от детской мечты и принять новую жизнь. Забыть о внешнем мире. Забыть о тебе.
Я останавливаюсь:
— Что произошло?
— Было скользко, а я не смотрел под ноги. Думал только о тебе, о твоих историях про океан, о твоей непоколебимой вере. — Трэвис снова кладет руку на голову Аргуса и, не глядя на меня, добавляет: — Я поскользнулся.
Я потрясенно опускаюсь на стул:
— Я понятия не имела!
Он качает головой, по-прежнему глядя на Аргуса:
— Сломав ногу, первое время я бредил от боли и думал, что это Господь наказывает меня за неблагодарность. За мечты о чем-то большем, о жизни за пределами Леса. — Он поднимает голову и заглядывает мне в глаза: — Я уже хотел сдаться. Встать на путь истинный, каким бы он ни был. Но потом ты начала каждый вечер приходить ко мне в комнату и рассказывать про океан. Ты помогла мне вынести боль, и я уже не знал, чему верить. Не знал, искушаешь ты меня или показываешь истинный путь. — Он вытирает руками лицо. — Ты должна понимать, что Гарри всегда тебя любил. Ради тебя он был готов на все.
— Мне кажется, этого недостаточно.
Уголок его рта чуть вздрагивает словно в улыбке.
— Хотел бы я знать, кого из нас тебе достаточно, Мэри.
Трэвис надеется, что я начну возражать, попробую его переубедить. Он затаил дыхание и молча ждет моего ответа.
Но я только оглядываюсь на дверь, содрогающуюся под неумолимым натиском Нечестивых: им не терпится прорваться в наш мир. Их голод не ослабнет даже тогда, когда мы все умрем.
Я вздрагиваю и хлопаю рукой по ноге, подзывая Аргуса. Но тот не отходит от хозяина, а кладет голову ему на колени и вопросительно смотрит на меня.
Я вспоминаю, как ждала. С каждым вздохом и ударом сердца ждала, что Трэвис придет за мной.
— Я бы тоже хотела это знать, Трэвис. Но я не знаю.
— Верно.
Зато Трэвис знает. Он всегда понимал мои желания лучше, чем я сама.
Я думаю о своей матери. Она выросла на историях про океан и передала их дальше, но так и не отправилась на его поиски. А ведь она верила, всей душой верила в существование океана. С какой увлеченностью и дрожью в голосе мама рассказывала мне про жизнь до Возврата! Как берегла фотографию прапрабабушки!
Я ни разу не спрашивала ее, почему она не сбежала из деревни. Почему не отправилась на поиски. Почему не объяснила, что делать с этим ворохом воспоминаний, кроме как безропотно передавать их следующим поколениям.
Сейчас мне приходит в голову, что, возможно, ее остановили мы. Я и Джед. Однако в глубине души я понимаю: причина была в отце. Ей было достаточно нашего папы. Достаточно, чтобы счастливо и спокойно прожить всю жизнь за забором.
А потом он оказался по ту сторону. Лишь тогда мама решилась покинуть деревню, лишь тогда она захотела рискнуть. Ради любимого она была готова хоть целую вечность бродить по Лесу, терзаясь неутолимым голодом.
Но не ради океана. Не ради своей мечты.
— Что будем делать? — шепчу я, боясь услышать ответ.
Дом содрогается под натиском Нечестивых. Я подхожу к двери и подпираю ее спиной, словно это может помочь.
— Найдем способ выбраться и пойдем дальше.
Я киваю, и несколько минут мы оба молчим. Глядя друг на друга, но не видя. Оба затерялись в собственных мыслях и воспоминаниях.
— Думаешь, снаружи про нас знают? — наконец спрашиваю я и, видя растерянность на лице Трэвиса, поясняю: — Не Гарри и остальные, а те, кто живет за Лесом. За забором. Дальше по тропе. — Я показываю рукой на окна.
Трэвис пожимает плечами:
— Никогда об этом не задумывался. Я уйму времени потратил на размышления о побеге, но ни разу не думал о людях, которые могут знать о нашей деревне и пытаться ее найти.
Я стучу пальцами по двери, все еще сцепив руки за спиной:
— Интересно, Габриэль искала именно нас? Она знала о нашем существовании? Или шла по тропе наугад, как мы?
— Понятия не имею. Возможно, она просто сбежала из деревни, когда началось вторжение, как мы сбежали из своей.
Я запрокидываю голову, упираясь затылком в дверь, смотрю на потолок и думаю о той ночи, когда впервые обнаружила следы Габриэль на снегу.
— Раньше я всегда считала, что она покинула деревню по собственной воле, что у нее был твердый характер и она упорно шла к своей цели. Сидя в келье, я мечтала, как возьму с нее пример: вылезу в окошко и отправлюсь на поиски ее деревни.
Только тут я замечаю, что по моим щекам струятся слезы. Мне становится неловко.
— Там бы меня встретили с распростертыми объятиями и показали дорогу к океану, на берегу которого я бы обрела желанную свободу от Союза, Нечестивых, от правил, законов, клятв и обетов. Даже сейчас я это вижу, чувствую руки обнимающих меня людей, соленый ветер на губах… Мне так хотелось сбежать, — шепчу я. — Но потом мы попали сюда, и до меня дошло. — Я ударяюсь головой о дверь, вспоминая свое разочарование и досаду. — Я поняла, Габриэль сбежала от Нечестивых. Она вовсе не была героем или храбрым исследователем. Ей, как и мне, пришлось покинуть родной дом и искать убежище. — Я прикусываю губу и добавляю: — Это заставило меня задуматься, как бы все повернулось, если бы не вторжение. Ушла бы я из деревни или до конца дней ждала, когда ты придешь за мной?
Трэвис выпрямляется и смотрит мне в глаза. Я жду от него возражений или оправданий, но вдруг слышу странный звук. Мы оба озираемся по сторонам в поисках его источника.
Сначала раздается пронзительный скрип, потом громкий треск и хруст. Аргус начинает лаять, а дверь за моей спиной содрогается.
Трэвис хватает меня за руку и тащит за собой на лестницу. Аргус мчится следом, подгоняя нас и защищая. Не успеваем мы одолеть и половины ступеней, как раздается оглушительный грохот, и я закрываю уши руками, но все равно слышу стук когтей Аргуса по дощатому полу.
Дом оглашают громкие стоны. Снова что-то трещит, хрустит, кто-то сдвигает мебель.
В наш дом прорвались Нечестивые.
XXVI
Толкая Трэвиса вверх по ступеням, я оглядываюсь: комната внизу уже кишит Нечестивыми. Деревянные брусья, которыми мы укрепили дверь, разлетелись в щепки, и все новые мертвецы сочатся из дыры, точно кровь из раны.
В голове у меня каша. Как их остановить? Как им противостоять? Куда бежать? Где спрятаться? Как выжить? Я думаю одновременно о больной ноге Трэвиса, Аргусе, лестнице, чердаке и еще сотне вещей.
Трэвис ковыляет по коридору, пытаясь бежать, но ему мешает больная нога.
— Простыни! Хватай простыни! — кричу я.
