Кто-то тянет меня за руку, и я подскакиваю на месте: перед глазами все еще стоит страшный сон.
— Мэри, у нас нет времени на отдых.
Я с трудом продираю глаза и вижу сгорбившегося у моих ног Трэвиса. Голова гудит после сна, но тут в ней вспыхивает воспоминание о последних событиях, и я, окончательно проснувшись, начинаю сдирать с себя юбку.
— Укусы есть? — вырывается у меня.
Трэвис встает и отходит к сундукам: они открыты, красивейшие наряды разбросаны по полу, некоторые порваны на повязки.
— Я так и не понял, — говорит Трэвис, запустив одну руку в волосы и что-то разыскивая на полу.
Я наблюдаю за ним со спины, вижу профиль и напряженные мышцы лица. Интересно, смогу ли я почувствовать инфекцию в своем теле? Я провожу языком по зубам: какова смерть на вкус? Каково это ощущать вечный голод?
Дрожащими пальцами я тереблю повязки и пытаюсь заглянуть под них. Они прилипли и отдираются с болью. Трэвис прав: невозможно определить, укусы это или нет.
Но, окончательно проснувшись, я понимаю: нет, мое сердце не качает по жилам заразу, убивая меня с каждым вздохом. Эти раны от когтей и сломанных костей, а вовсе не от зубов.
Я точно знаю, что здорова. Что меня швырнули в море Нечестивых, но я выплыла.
Трэвис встает на колени и начинает рыться среди одежды, разложенной по полу, внимательно осматривая каждый предмет и бросая некоторые платья в темный угол. Время от времени забракованные тряпки привлекают внимание Аргуса, и тот пытается поймать их в воздухе, а после мощными челюстями раздирает на куски.
Пол под нами дрожит от Нечестивых, скопившихся в коридоре, словно у дома появился пульс. Рано или поздно они битком набьются на втором этаже и доберутся до люка. От этой мысли я начинаю судорожно растирать ноги.
Что-то со стуком падает на пол: альбом с фотографиями. Трэвис роется в сундуках и выбрасывает все ненужное.
— Что ты делаешь, Трэвис? — спрашиваю я и подползаю к альбому.
Фотографии вывалились, и жизнь маленькой девочки беспорядочным ворохом рассыпалась по полу. Трэвис швыряет на пол еще одну книгу, которую я прежде не видела. Из нее вылетают какие-то пожелтевшие страницы. Я тянусь к одной из них с крупной надписью «США сегодня» наверху.
— Надо найти способ выбраться, Мэри, — прерывает меня Трэвис. — Как можно скорей.
Я оглядываюсь на балконную дверь. Она плотно закрыта.
— Ты говорил с Гарри? — спрашиваю я.
— Только дал знать, что мы живы, — отвечает Трэвис. Страх явно лишает его терпения.
Я встаю, открываю дверь и вижу, что со стороны улицы она вся утыкана стрелами. Ветер подхватывает несколько бумажек и заносит их на чердак. Я перевожу взгляд на платформу: Гарри и Джед стоят на краю и отчаянно машут мне руками. Они видели, как Нечестивые прорвались в наш дом. Они наблюдали за вторжением и гадали, что случилось со мной и Трэвисом.
Я разворачиваюсь к открытой двери, и вдруг мимо моего уха со свистом пролетает стрела. Раздается крик, и из темноты вылетает разъяренный Трэвис: он держится за руку, между пальцев течет кровь.
Он злобно смотрит на Гарри; тот, не опуская лук, виновато пожимает плечами.
— Жаль, что Аргус здесь, — скрипя зубами, выдавливает Трэвис. — Мне было бы спокойнее, если бы стрелял он!
Я пытаюсь разжать его пальцы и осмотреть рану.
— Да пустяки, царапина! — огрызается Трэвис и возвращается к сундукам.
Я невольно улыбаюсь, когда он отрывает кусок ткани от розового платья с рюшками и перевязывает руку, чтобы остановить кровь.
Я выдергиваю из пола стрелу и разворачиваю записку. «Что теперь?» — выведено на бумаге дрожащим почерком. Ответа я не знаю, поэтому просто выбрасываю стрелу, встаю на колени рядом с Трэвисом и кладу руку ему на плечо.
Он садится на пол, потирает больную ногу и поднимает на меня глаза: они полны печали.
— У нас все получится, — заверяю его я.
Но мы оба знаем, что чердак может запросто стать нашей могилой.
Аргус взвизгивает: еще одна стрела вонзается в пол рядом с нами.
— Нужно закрыть дверь — Гарри не уймется, — говорит Трэвис.
— Они волнуются. Хотят помочь.
Трэвис выдергивает стрелу и швыряет в темный угол, даже не прочитав записку:
— Нет у нас времени на общение! Надо скорее выбираться.
Вдруг он приваливается к сундукам, и я успеваю разглядеть в его глазах беспокойство, которое он пытался от меня скрыть.
— Мэри. — Трэвис опускает глаза на свои стиснутые кулаки и побелевшие пальцы. — Ты что-нибудь чувствуешь? Я про… — Он судорожно сглатывает слюну. — Ты чувствуешь?..
Трэвис приходит в ужас от своего вопроса, и он повисает в воздухе, точно едкая вонь.
— Я здорова, — решительно и твердо отвечаю я, но Трэвиса, видимо, так просто не убедишь. — По- твоему, я бы не поняла? Думаешь, зараженные не чувствуют, как смерть разъедает им вены?
Несколько секунд он размышляет над этим и, видимо, соглашается.
— А ты бы мне сказала, если бы почувствовала?
Мне хочется ответить, что да, сказала бы, но я не могу.
— Только в самом конце, — отвечаю я. Мысль о том, что придется снова разбить Трэвису сердце, невыносима.
Он открывает рот, чтобы возразить, но тут же закрывает и окидывает взглядом разбросанную по полу одежду. Дом под нами пульсирует от ударов Нечестивых, и лицо Трэвиса искажается от ужаса и решимости.
— Плевать на них, — говорит он (то ли про Нечестивых, то ли про остальных на платформе). — Помоги мне разорвать одежду и простыни, свяжем из них веревку. Если ткань не очень прочная, плети из обрывков косу.
Я киваю, сажусь рядом с кучей тряпок и начинаю рвать простыни, связывая клочки прочными узлами. Первое платье, которое я выбираю из вороха одежды, то самое, зеленое. Усилием воли гоню от себя мысли о его бывшей хозяйке.
Трэвис возвращается на балкон и начинает втягивать на чердак толстые порванные канаты, что свисают до самой земли. Раньше они были частью моста, поэтому в узлах попадаются обломки досок. Трэвис вышибает их здоровой ногой и кольцами укладывает канаты на полу.
— Думаешь, нам удастся добросить веревку?
— Как-нибудь добросим, — отвечает Трэвис, не поднимая головы.
Его пальцы быстро-быстро связывают между собой обрывки тряпок и канатов.
Тут пол под нами содрогается. Аргус тоже это чувствует и начинает утробно рычать, поджав хвост. Он льнет к моим ногам, загораживая меня от люка своим теплым тельцем. Нечестивые стремительно заполняют пространство под нами, точно где-то открыли кран. Скоро они доберутся до люка, и тогда… От этих мыслей я начинаю работать еще усердней и быстрее.
Порвав на полоски все платья и сплетя из них веревку, я встаю и разминаю затекшие ноги, затем выхожу на балкон и спрашиваю Трэвиса, чем еще я могу помочь. Тот лишь хмыкает.
Я стою, молча наблюдаю за его работой и чувствую себя совершенно бесполезной. Гуляющий по чердаку ветер то и дело выносит оттуда страницы, сбрасывая их на головы Нечестивым.
Я пытаюсь поймать их, спасти, но у меня в руках они рассыпаются в труху. Наконец я осторожно поднимаю одну бумажку с неровными краями, словно бы вырванную из страницы побольше. Сверху крупными буквами напечатано: «Нью-Йорк таймс». А чуть ниже, но так же крупно: «ИНФЕКЦИЯ БУШУЕТ В ЦЕНТРАЛЬНЫХ ШТАТАХ. ЛЮДИ ХЛЫНУЛИ НА СЕВЕР».
Еще ниже помещена фотография огромной толпы Нечестивых, сделанная с высоты птичьего
