Но я не позволяю себе отвлечься: главное — переставлять руки. Мышцы напряжены до предела. Канат сдирает кожу. Я сосредоточиваюсь на Трэвисе и своем желании дотронуться до него, обнять, исцелить…
Добравшись до другой стороны, я отпускаю ноги к ним сразу приливает кровь — и бросаю взгляд на черные силуэты Джеда, Гарри, Кэсс и Джейкоба на фоне полыхающих деревьев.
Затем, напрягая затекшую шею, смотрю вниз. За забором слева от меня Лес Рук и Зубов, где начинают собираться Нечестивые. Справа тропа, уходящая в кромешную темноту.
Прямо подо мной сидит Трэвис. Его тело окровавлено, руки тянутся вверх, и меня вдруг охватывает животный, парализующий страх. Эта поза, взгляд, протянутые руки… Он словно хочет меня съесть.
XXXII
Я раскрываю рот в крике, но ни единого звука не срывается с губ. Я вишу на руках, тело с каждой секундой становится все тяжелее, мне трудно дышать. Ободранные пальцы начинают соскальзывать с каната. Я пытаюсь ухватиться покрепче и закинуть ноги обратно, но сил больше нет, мне трудно даже просто висеть, мышцы мелко дрожат. Я проклинаю себя за то, что не позволила Гарри обвязать себя страховочным тросом.
Слезы застилают глаза, однако я пытаюсь сфокусировать взгляд на Трэвисе. Он то и дело сжимает и разжимает пальцы, а потом, окончательно исчерпав силы, безвольно роняет руки на колени.
Я отпускаю канат, спрыгиваю на землю и подползаю к нему. Он сидит, прислонившись к стволу дерева, и дрожит всем телом. Дыхание частое и сиплое. Но он еще жив.
— Трэвис! — кричу я, притягивая его к себе и укачивая, словно младенца. — Все будет хорошо. Ты поправишься. — Я прижимаю его к груди и упираюсь подбородком в голову. — Зачем ты это сделал? Зачем? — Мой голос срывается на крик, и я чувствую шевеление его губ, но слов не слышу.
Трэвис закатывает глаза.
Я встряхиваю его изо всех сил:
— Нет, не вздумай! Я тебе не позволю!
Уголок его рта подергивается в усмешке и выпускает тонкую струйку крови.
— Все будет хорошо, — говорю я. — Мы найдем другую деревню. Может, там есть целитель. Тебя точно укусили? Не просто поцарапали, как меня?
Едва слышный смешок Трэвиса возвращает нас в прошлое — до вторжения, до этой деревни, до сломанной ноги…
В наше беспечное детство. Когда мы еще ничего не знали о мире вокруг нас.
— Это неважно, — выдавливает он. Жизнь словно вытекает из его тела вместе со словами. — Меня укусили еще раньше, во время побега из дома.
У меня в груди все обмирает.
— Я давно не жилец, — говорит Трэвис, открывая глаза.
Сил хватает только одними губами произнести: «Почему?» Голос куда-то пропал, я не могу извлечь ни звука из своего содрогающегося тела. Сглатываю слюну. И начинаю тереть Трэвису лоб, скользкий от пота и крови. Потом склоняю к нему голову, мои губы замирают над его губами, и в памяти невольно встают те вечера в соборе, когда я рассказывала ему истории про океан.
— Давай я помолюсь за твое здоровье, — шепчу я. Из носа бегут слезы, глаза опухли.
— Молитвы не твой конек, — с едва слышным смехом произносит Трэвис. — Тобой никогда не двигала любовь к Богу. Вот к небылицам — да.
Зажмурившись, я качаю головой:
— Это была любовь к тебе…
Он снова тихонько смеется — больше похоже на выдох, чем на смех.
— Если бы!
Я прижимаю его еще крепче: мне хочется выдавить заразу из его тела, очистить его кровь своей любовью.
— Прости, — шепчу я. — Прости, прости…
Меня захлестывают безудержные рыдания.
Я думаю лишь о том, как ужасно потратила свой последний день с Трэвисом на бессмысленную ругань. А ведь должна была любоваться его лицом, запоминая каждую черточку… Пересчитывать веснушки на плечах.
До меня доходит, что я больше никогда не увижу его солнечную улыбку, от которой в уголках его глаз появляются маленькие морщинки, никогда не увижу его прихрамывающую походку…
Не почувствую прикосновения шершавой ладони к своей щеке.
А сколько всего я еще не успела о нем узнать и уже никогда не узнаю! Боятся ли его ступни щекотки и какой длины у него большие пальцы на ногах? Снились ли ему в детстве кошмары? Какие он любит звезды, каких зверей обычно видит в облаках? Чего боится? О чем часто вспоминает?
Я уже не успею узнать все это. Мне хочется остановить время, мне хочется лишь чувствовать тепло Трэвиса и ни о чем не думать, но сердце разрывается от горя: сколько всего я упустила, сколько времени потратила зря…
Нам не видать счастливого будущего. И я даже не успею толком запомнить своего любимого, уже сейчас я начинаю его забывать.
Нет, я не готова к этому, не готова к его смерти.
— Расскажи мне про океан, Мэри, — просит Трэвис. — Расскажи мне о месте, где нет всего этого.
Я качаю головой:
— Океан — это ерунда. Он такой же, как все остальное.
Трэвис берет меня за подбородок — и пальцы у него на удивление сильные.
— Пообещай, что пойдешь к океану.
— Но ты сказал…
— Забудь, что я говорил. Пообещай, что попробуешь за меня соленую воду.
Я хочу повернуть время вспять, остановить его неумолимый бег. Я хочу схватить эти мгновения и крепко прижать к себе, чтобы не ускользали. Но я не могу. Трэвис роняет руку.
— Нет! — Я вцепляюсь в него, не отпускаю. — Я выбираю тебя! Не нужен мне океан!
— Пообещай, Мэри, — повторяет он, но его голос уже очень слаб, в легких что-то хрипит.
— Я люблю тебя!
Он не отвечает. Его больше нет.
А потом кто-то оттаскивает меня в сторону.
— Нет!
Я сопротивляюсь из последних сил, но все бесполезно. Это Гарри. Он опускает меня на землю по другую сторону тропы. Я хочу вскочить и броситься к Трэвису.
— Не подходи к нему. — Он не позволяет мне даже встать.
— Пусти! С дороги! — кричу я, впиваясь пальцами в землю.
Гарри хватает меня за плечи и встряхивает:
— Ты что, не понимаешь? Трэвиса заразили! Он сейчас Возвратится!
За моей спиной стоит Джед с косой в руках. Он ждет Возврата Трэвиса и готов покончить с ним в любой момент, как только понадобится. Я протягиваю руку к блестящему лезвию. Брат пятится, думая, что я хочу его остановить.
— Мэри!
Гарри хочет оттащить меня от Джеда, но я толкаю его с такой силой, что он врезается в Кэсс и падает на землю.
— Отдай, — говорю я Джеду.
— Кто-то должен его…
— Отдай!..
