— Но ведь в ущерб же делу!
— Потерпите. Кончится кампания, найдем вам единицу.
— Обещаете?
— Обещаю.
Значит, можно быть спокойным. Буров знал, что в других управлениях и отделах так и делали — в конце года сокращали штаты, а в начале следующего снова увеличивали. Все это напоминало ему выстрел. Выстрелят из ружья около церкви, стаи галок сорвутся с колокольни, покружатся-покружатся над ней и опять садятся на то же место. Об этом Буров в прошлом году писал министру обороны, доказывая необходимость разумного, а не огульного подхода к решению вопросов совершенствования аппарата. Но письмо до министра так и не дошло, а кто-то из его канцелярии разъяснил, что сокращение проводится в соответствии с решением правительства, как будто Буров и сам не знал этого.
Он уже уходил, когда начпроп сказал:
— Да, тут статью мне давали читать предварительно. На мой взгляд, публиковать ее нецелесообразно. Возможно, все факты верные, но ведь это лучший наш полк. Стоит ли так ставить вопрос? Впрочем, решайте сами, я свое мнение высказал. — Он протянул Бурову статью.
— Хорошо, я еще посмотрю ее, — пообещал редактор. Он не хотел признаваться, что еще не видел статьи. Это, конечно, непорядок, что из редакции отправляют материалы в политуправление, не поставив об этом в известность редактора. «Ведь сколько раз напоминал об этом. Нет, стараются снять ответственность с себя и переложить ее на других», — с досадой подумал он.
Вернувшись в редакцию, он внимательно прочитал статью Савина, и она ему понравилась. Она затрагивала именно те проблемы, которые многие годы не ставились в печати. Автор с болью писал, что мы за количеством общих мероприятий, носящих чаще всего не деловой, а парадный характер, перестали заботиться о их результатах и потеряли способность влиять на настроение и умы воинов. Мы зачастую оказываемся неспособными вызвать их на откровенный разговор, боимся искренности, ибо порой не умеем убеждать, своевременно влиять на формирование личности, на воспитание высоких гражданских чувств. Многие формы воспитательной работы, которые мы считаем зарекомендовавшими себя, сегодня явно устарели. В армию и на флот пришли новые люди, более грамотные и более способные, примитивизм их только отталкивает, настраивает даже против хороших и полезных форм, действительно оправдавших себя.
Буров пригласил Кравчука:
— Что вы думаете об этой статье?
Кравчук замялся. Он догадался, что статья вернулась в редакцию из политуправления, а вот что о ней сказали там, узнать не успел. И сейчас, опасаясь, что его личное мнение может и не совпасть с мнением политуправления, уклонился от прямого ответа.
— Видите ли, Гуляев привез две статьи: эту и секретаря парткома полка майора Коротаева. Я считаю, что статья Коротаева лучше. Капитан 2 ранга Семенов тоже такого мнения.
— Покажите мне статью Коротаева. Если она действительно лучше, то, конечно, сначала надо опубликовать ее.
Кравчук принес статью. Пока Буров читал ее, Кравчук мучительно соображал, как ему выкрутиться в случае, если статья Савина понравится редактору больше. Сейчас поддержка редактора была ему крайне необходима. Сегодня он заходил в отдел кадров политуправления и узнал, что Семенова вызывают в Москву. Возможно, где-то открылась вакансия и Семенов уйдет. «Надо было вчера вместо Гуляева позвать к себе кадровика, может, и удалось бы вытянуть из него подробности да и на всякий случай заручиться поддержкой». Он и сейчас не допускал мысли, что и кадровик может отказаться от его приглашения, как отказался Гуляев, хотя знал, что офицеры кадровых органов даже к друзьям стараются ходить пореже, а чаще приглашают их к себе.
— Так почему же вы считаете, что статья Коротаева лучше?
— В ней все правильно, все подтверждено фактами. И потом: все-таки солиднее, если выступит секретарь парткома. А со статьей Савина хлопот не оберешься. Ведь это же лучший ракетный полк! Если мы его будем критиковать, то на чьем же опыте будем учить?
— Значит, попросту говоря, вы боитесь?
— Не боюсь, а хочу как лучше.
— Вы хотели сказать, как спокойнее?
— Не совсем.
Зашел Кустов, положил на стол полосу.
— Что это сегодня так рано? — удивился Буров.
— Вторая будет тоже готова минут через десять. Сегодня типография культпоход в кино устраивает, вот и жмут. И вас просят не задерживать.
— Хорошо, я сейчас начну читать.
Кустов ушел. Кравчук тоже поднялся:
— Разрешите идти?
— Да… Вот видите, торопят.
Кравчук, выйдя из кабинета редактора, сразу же позвонил в политуправление. Инструктор, с которым он разговаривал, ничего о статье не слышал. Кравчук бросил трубку и пошел к Семенову.
А Буров взял полосу и стал читать. Ему не хотелось задерживать рабочих типографии. Работа у них вечерняя, в кои-то веки соберутся с семьями в кино, да и то еще пойдут ли. Дадут по телетайпу срочный материал, вот и сорвется культпоход. Надо будет выяснить, нет ли какой возможности показывать им фильмы здесь.
Как ни старался он побыстрее прочитать полосы, ничего не получилось. Мысли снова и снова возвращались к разговору с Кравчуком. «Ошибся я в нем, это уже ясно. И что меня тогда заставило именно его тянуть в начальники? Может, его осторожность? Или что-то другое? Он все время держался на виду, первым выступал на всех собраниях, был образцом дисциплинированности. А может, это вовсе и не дисциплинированность, а самый рядовой подхалимаж? И я клюнул на это?»
Теперь ему вдруг припомнились, казалось бы, мелкие подробности. Как-то в отдел партийной жизни по ошибке попало письмо, в котором опровергались факты, изложенные в корреспонденции, прошедшей по отделу пропаганды. Кравчук тогда не передал это письмо в отдел пропаганды, а держал его у себя до партийного собрания. В другой раз он, в порядке «информации», сообщил редактору, что капитан- лейтенант Хватов часто заходит на квартиру к старшей машинистке. «И почему я его тогда не выгнал, а стал разбираться?» Тогда выяснилось, что жена Хватова пишет диссертацию, а старшая машинистка печатает ее на дому, между прочим, на машинке того же Хватова.
Припомнилось Бурову, что в прошлом году ему никак не удавалось «выколотить» для больного Семенова путевку в Трускавец. Зато Кравчук каким-то непостижимым образом раздобыл эту путевку для Семенова. Да и самому Бурову он как-то достал покрышки для автомашины.
Сопоставляя сейчас все эти факты, выстраивая их в цепочку, Буров вдруг увидел во всем этом определенную линию поведения Кравчука, его истинное лицо. Обнаружил также: все, что было в отделе партийной жизни интересного, делалось в отсутствие Кравчука или помимо его. «Ведь если их с Гуляевым поменять местами, дело пойдет лучше, — подумал Буров. — Впрочем, Кравчук будет только мешать. А может, посадить его инструктором в отдел писем, а Федотова перевести в партийный отдел?»
Вычитку полос он все-таки закончил вовремя. Отпустив наборщиков, верстальщиков и дежурного по номеру, остался в редакции и снова прочел статьи Савина и Коротаева. «А что, если дать их обе в одном номере? Написать к ним хорошую врезку и пригласить читателей обсудить эти статьи. Может состояться очень интересный, принципиальный разговор».
Он понимал, что разговор будет острым, не все партийные работники отнесутся к нему правильно. Да и в политуправлении многие не одобрят. Но ведь когда-то надо об этом говорить? Он понимал, что вся ответственность за этот разговор будет лежать на нем, редакторе газеты. Он не боялся этой ответственности, но все же позвонил члену Военного совета — не для того чтобы получить его разрешение, а чтобы проверить, прав ли.
Выслушав его, член Военного совета сказал:
— Давай, начинай. Только смотри, шишек тебе за этот разговор наставят много.
