— А я вам, Пахомов, вчера взыскание хотел всыпать за «барыню» и за «лакея».
— Однако у вас слух, товарищ старшина.
— Не обижаюсь. А вы запомните.
— Запомним. Без «фитиля».
— Прогрессируете, Пахомов. Отрадно.
— Товарищ старшина, скажите, за что вы меня так не любите?
— С чего это вы взяли? Я вас просто обожаю. Вас и Строевой устав.
— Вот опять смеетесь.
— Самое главное, Пахомов, обладать чувством юмора и здоровым аппетитом. Плюс иметь парочку извилин под черепом.
— А вы не ставите себе задачей распрямлять эти извилины? — спросил я.
— Вы это серьезно, Соколов? — насторожился старшина.
— Вполне.
— Я был о вас лучшего мнения. — Старшина вздохнул.
— Благодарю вас.
— Не обижайтесь. Я действительно думал, что вы серьезнее. У вас за плечами нелегкая жизнь.
— Откуда вы знаете?
— Мне по уставу положено знать о вас все. А устав, как вы уже изволили заметить, я выполняю… Вот и поезд. Грузимся.
Вагон был старенький, довоенного образца. «Не очень-то уютно тут с детьми», — подумал я.
Но Анна Васильевна не жаловалась. Она принимала и этот переезд, и все предыдущие как должное, говорила обо всем спокойно и рассудительно.
— Пока ребятишки в школу не ходят, можно ездить. Квартиру нам дают, работу найду, учителей в Лиепае тоже не хватает.
Разве у нее жизнь легче, чем у геолога? Интересно, что ее заставляет вот так ездить с места на место?
— Как что? Я же морячка. Такая уж у нас служба.
Она сказала «у нас». Просто и естественно. Покорность судьбе? Вряд ли. По-моему, она не мыслит иначе. Даже удивилась моему вопросу. Старшина прав, мы еще сопляки, до нас многое не доходит.
— Вы знаете, я туда второй раз еду. В оккупации там была. Отец у меня тоже служил на флоте. Когда началась война, корабли снялись с якорей и ушли. Ну, а семьи остались. Кто мог, выбрался, а мы не успели. Мама тогда тяжело болела. Хлебнули лиха. Нет, это не может, не должно повториться. Они, — Анна Васильевна указала на прилипших к окну ребятишек, — они не должны этого знать.
Странно, что эти же слова я слышал много раз по радио, читал в газетах, но только сейчас смысл их стал доходить до меня. Я, кажется, понимаю, почему Анна Васильевна не жалуется.
Поезд на Лиепаю ушел в одиннадцать, а на Балтийск отправлялся в пятнадцать. У нас оставалось целых четыре часа.
— Мне надо заехать в одно место, а потом побродим по городу, — предложил старшина.
— А вы не знаете, где тут Королевский замок? — спросил я.
— Есть такой. Недалеко. А почему именно он вас интересует?
— У него там отец был ранен, — сказал Игорь.
Тоже запомнил. А ведь мы и не знали, что попадем сюда.
— Тогда вот что, — сказал старшина. — Я поеду по делам, а вы садитесь на «двойку», доедете до площади Суворова. Там и есть Королевский замок. По-моему, третья остановка. В два часа встретимся здесь, вместе пообедаем. И чтобы без фокусов, патрули тут на каждом шагу. Ясно?..
— Так точно.
— Валяйте.
Впервые за полтора месяца мы обрели свободу. На целых три часа! Девятнадцать лет мы вольны были делать все что вздумается и не придавали этой возможности ровно никакого значения. Видимо, потому, что чувствовать себя свободными людьми — естественное состояние человека. И вот после полутора месяцев казарменной жизни в учебном батальоне мы снова стали свободными.
— У нас впереди почти вечность, — сказал Игорь, засекая время. — На кой черт нам этот трамвай? Подумаешь, чудо века. Пошли пешком.
— А куда?
— Уан моумент. Девушка, извините, имею один кардинальный вопросик. Не скажете, где тут обитали прусские короли?
— Вы спрашиваете о Королевском замке?
— Вы ужасно догадливы.
— Это туда. Третья остановка.
— Благодарю вас. И если позволите, еще один вопросик. Поскольку курс ваш лежит в том же направлении, не составите ли нам компанию? Так сказать, в качестве гида.
Девушка окинула нас внимательным взглядом, что-то не то удивленное, не то насмешливое мелькнуло в ее больших серых глазах.
— Нам все равно по пути. Пойдемте. Но я никогда не выступала в такой роли.
— А какая роль для вас более привычна?
— Я разделочница. На рыбзаводе. А город пока плохо знаю.
— Разве вы не здешняя?
— Здесь все не здешние.
— Ах да, Пруссия… Я как-то упустил из виду. — Игорь пришел в то состояние, которое он сам называл словом «зажигаться». Это с ним случалось чаще всего в присутствии интересных девушек и означало кульминацию всех его способностей. В такие моменты он становился интересным и остроумным, я даже завидовал ему. Но сейчас он решил играть в простачка.
— Пруссия. Я что-то в детстве слышал о ней. Тевтонские рыцари не отседова? — Он даже подмигнул мне: мол, сейчас мы эту разделочницу рыбзавода разделаем. — Сам я из деревни, а у нас даже электричества не было. Читал при лучине.
— Был еще прусский метод не то окулачивания, не то раскулачивания, — поддержал я.
— Гли-кось ты, я и не знал. А ведь я шибко дошлый. Даже доильный аппарат освоил.
— Вы же сказали, что у вас в деревне нет электричества.
— А мы от трактора ток получали. Ставили на заднее колесо динамку и наяривали за милую душу. А как у вас с механизацией?
— Плоховато.
— Ножичком хвостики обрезаете?
— Нет, ножичком только язычки.
— Кому?
— Рыбкам.
— Вы мне нравитесь, — признался наконец Игорь.
— Так быстро? — насмешливо спросила девушка.
— А вы занятная. Как вас зовут?
— Наташей.
— А меня Дормидонтом. — Игорь подмигнул мне. Девушка заметила это, но не подала виду.
— Звучное имя. Если в пустой комнате его произнести, как в колокол зазвонят: Дор-ми-донт.
— Вы верующая?
— Нет, я не о церковных колоколах. О ваших, корабельных.
— А вы их где слышали?
— В море. Когда туман. Очень нудно, если несколько суток подряд звонит.
— Вы были в море? — недоверчиво спросил Игорь.
— Приходилось.
— Ну, Калининградский залив — это еще не море.
Девушка усмехнулась. Помолчала в нерешительности, потом равнодушно сообщила:
