называется. Попав на Средиземное море, убедился, что римляне придумали правильное название этому цвету. Вода здесь более соленая, чем черноморская, плыть в ней легче. Я кролем уходил метров на двести, а потом медленно, брассом, возвращался к шхуне. Вода была такая чистая, что виден киль. И шхуна с воды казалась больше и выше. У борта я ложился на спину и любовался своим «Альбатросом», который плавно, будто нехотя, покачивался на невысокой зыби. Может, в прошлой жизни я был дельфином?!
Остальные наблюдали за мной, но никто больше не купался. Скифы и Хисарн не умели плавать, Гунимунд умел, но не любил, росы тоже умели, но боялись моря, а греки умели и не боялись, но жаловались, что после купания соль ест кожу, она начинает зудеть, а обмыться нечем, пресную воду экономили. Моя кожа с солью дружила. Я чувствовал только, как ее немного стягивало, когда высыхала. Если после этого занимались любовью, Алёне нравилось, кончая, кусать меня. Утверждала, что подсоленный я вкуснее. После родов она разошлась, научилась сперва растягивать удовольствие, а потом забирать всё до капельки.
Египетский берег мы увидели вечером девятого дня. Он был низкий, плоский. Ни одного ориентира. Я не мог понять, в какой стороне Александрия. Греки тоже не знали. Решил идти по ветру. Утром задул южный, встречный. К обеду начал заходить по часовой стрелке, и мы пошли на восток. Это был правильный выбор. Около следующего полудня Пифодот крикнул с бака:
— Вижу маяк!
Это было еще одно чудо света — Александрийский маяк. Высота сто десять метров, построен в виде сужающейся кверху башни. Ночью наверху разжигали огонь и с помощью отполированного бронзового зеркала усиливали свет. Сначала нам была видна только его верхушка, напоминавшая маленький домик. Я бы ни за что не догадался, что это знаменитый маяк. Но все три грека бывали раньше в Александрии. Они сразу опознали его. Поражался их памяти. Они знали побережье Черного моря, кроме северной части, Мраморного, Эгейского, Ионического, Адриатического и восточную часть Средиземного до Сицилии. Обычно нефы шли вдоль берега, и часто на ночь экипаж вытаскивал небольшие суда на сушу. Только от крымского мыса Сарыч до малоазиатского берега пересекали море напрямую, по самому короткому расстоянию. Геродор говорил, что так делали еще его предки в древности, когда плавали на галерах. Ориентировались по солнцу, звездам и намагниченной стрелке. Поскольку плыть надо было строго на юг, вскоре достигали цель, уклоняясь немного влево или вправо. Промах при плавании в обратном направлении случался чаще, могли заскочить в Евпаторийский залив или вообще к Тендровской косе, но это тоже было не опасно. Поэтому капитан должен был знать берег, как свои пять пальцев. Так что я бы никогда не стал капитаном в шестом веке. А может, и стал, если бы не мотался по всему свету, а каждый год сновал по одному маршруту. Два года я отдал Беломоро-Балтийскому каналу на линии Архангельск-Калининград. Это двести двадцать один километр. Уже к концу первой навигации, глянув в иллюминатор, мог сказать, к какому шлюзу подходим. Их там девятнадцать.
25
На подходе к гавани судно встретила шлюпка с портовым чиновником. Он спросил, что за груз, не ли больных, взял солид и разрешил зайти в гавань и стать там на якорь. Два солида (номисмы) брали только в Константинополе, в остальных крупных портах по одному, а в маленьких — по половине. Мы зашли в гавань на веслах, отдали якорь. Вход в гавань на ночь закрывался бревнами, скованными цепями в линию, что вскоре и было сделано. Четырехвесельная шлюпка взяла на буксир первое бревно, оттащила его к молу на противоположной стороне, где цепь вдели в кольцо и закрыли на замок. На моле рядом с замком была каменная каптерка, в которой дежурили пятеро солдат.
Утром, когда я еще завтракал, на судно прибыли купцы, египтяне с миндалевидными темно-карими глазами в пестрых свободных одеждах, расточающие сладкий аромат духов или благовоний. Они передо мной разыграли конкурентов, предлагая цену всего процентов на пятнадцать выше родосской. Но продавец вина предупредил меня, что в Египте его товар будет стоить оптом в два раза дороже, а в розницу — в три. Наверняка он приврал, но в любом случае оно стоило не так дешево, как предлагали египтяне. О чем и сказал им. Тут они начали заливать, что вина сейчас в избытке, поэтому цены упали и прочую ерунду…
Я много раз бывал в Египте. И как турист, и как моряк. Отдыхал в Шарм-эль-Шейхе и Хургаде, откуда ездил на экскурсии в Луксор, Каир и Александрию. Моряком несколько раз менялся в Порт-Саиде или Суэце, на обоих концах Суэцкого канала, потому что там надо ждать проводки почти сутки и сам проход занимает еще половину суток, так что трудно пропустить свое судно. Обычно прилетаешь дня за два и живешь в гостинице, ждешь. Проживание и питание за счет судовладельца. За остальные удовольствия платишь сам. Впрочем, с удовольствиями в некурортных арабских городах было туговато, если не считать марихуану. На курортах живут как бы другие арабы, более цивилизованные, сравнительно спокойно относившиеся к внешнему виду и поведению не таких, как они, туристов. А вот в Александрии я гулял со своей «курортной женой» вечером по набережной, и нам со всех сторон свистели и улюлюкали, потому что она была в мини-юбке. Сейчас смотрел на египтян и не мог найти, кроме языка, ни одного отличия их от тех людей, которые будут жить здесь в двадцать первом веке и называть себя арабами. Так же выглядят — одновременно напыщенно и льстиво, так же быстро и безостановочно жестикулируют, так же азартно торгуются, так же врут через слово, не краснея, и при этом удивляются, почему им не верят?! По моему глубокому убеждению, место проживания, климат, природа накладывает отпечаток на людей, делает их адекватными себе, что ли. Попав в новую местность, мы начинаем говорить и вести себя так, как требует это место, его природа в широком смысле слова, становимся похожи на аборигенов, даже если уничтожим их всех. Янки ведут себя также, как индейцы, которые жили раньше на территории Штатов, разве что вместо каменного томагавка у них сейчас ракеты «Томагавк».
— Готовьте шлюпку, — приказал я своим матросам, когда мне надоело слушать купцов.
Матросы начали раскреплять грузовую стрелу. Шлюпку в любом случае придется спускать на воду перед выгрузкой, потому что она носом и кормой стоит на рострах, а серединой — на люке трюма. Зато египтяне сразу притихли, изобразили на лицах такое отчаяние и жалость ко мне, будто я отказался от их бесценного и бесплатного дара.
Убедившись, что и мимикой меня не проймешь, более шустрый на вид спросил:
— Сколько ты хочешь за свое дешевое вино?
Я назвал тройную, розничную цену.
— Сколько-сколько?! Да ты с ума сошел!.. — и они заголосили и замахали руками с новой энергией, точно в них поменяли батарейки.
Но при этом следили краем глаза за спуском шлюпки. Когда она коснулась воды, египтяне почти подобрались к двойной цене.
Я назвал ее и сказал, что дальше торговаться буду с другими купцами, более серьезными.
— А ты хитрый! — льстиво улыбаясь, сказал шустрый египтянин.
— Не первый раз имею дело с такими бесхитростными, как вы, — просто улыбнувшись, сказал я. Знали бы они, со сколькими хитровыдолбленными разных народов, а теперь и времен, мне приходилось иметь дело! — Половину оплаты вперед. Вторую — когда выгружу половину груза.
— Грабишь ты нас! — пожаловался шустрый, но скорее для поддержания разговора.
— Швартуйся для выгрузки вон к тому причалу, — показал мне второй египтянин.
— Деньги буду принимать на вес и проверю каждую монету, — предупредил я, поскольку Геродор говорил мне, что египтяне большие мастера подсовывать обрезанные и фальшивые монеты.
— Тяжело с тобой торговать, — еще раз пожаловался шустрый.
— Не торгуй, — резонно заметил я.
Мы ошвартовались правым бортом к причалу, открыли трюм, начали выгрузку. Египтяне открывали каждую амфору и проверяли, полна ли и не кислое ли вино. На Родосе так проверяли по моему приказу Агафон и Пифодот, так что я был спокоен за свой груз. И зря. В одной амфоре не хватало литров пять. Я давал вино команде каждый день, доливая его в воду, чтобы дезинфицировать ее. Но в последние дни Семен и Хисарн казались мне более пьяными, чем раньше, и закорешевали, хотя один другому годился в
