не интересовали аланов. Мы захватили почти три сотни лошадей. Мне полагалось три десятка. Я взял самых рослых двух жеребцов и два десятка кобыл на племя. Остальное — другим скотом: быками, коровами, телятами. И еще двух молодых и красивых девушек-полукровок лет тринадцати-четырнадцати, чтобы Толя и Ваня перестали рукоблудить. Пацанам мой выбор понравился, а вот Вале невестка не приглянулась. Я бы удивился, если бы оказалось наоборот.
Я отправился в Херсон на шхуне с греками, а остальные пошагали пешком. Пока они добирались почти две недели, я купил по дешевке скотоводческую ферму в горах, неподалеку от того места, где нас в засаде ждали тавры. Точнее, купил жилой дом с конюшнями, хлевами, овинами, загонами и пастбищами. Постройки по планировке и защищенности напоминали небольшую каменно-деревянную крепость. Скота в них уже не было. Продавала ферму вдова-готка, довольно приятная женщина с решительным выражением лица. Она была в трауре — черном платке, повязанном на самые глаза.
— Что с мужем случилось? — поинтересовался я.
— Умер, — ответила она, но я понял, что что-то не договаривает.
Почему? Наверное, это может снизить цену.
— Тавры? — догадался я.
Она кивнула головой, и по щекам потекли слезы.
— Дети есть? — спросил ее, чтобы переключить на приятное.
— Да, — ответила вдова. — Трое осталось, старшему шесть.
Так понимаю, остальные вместе с отцом полегли во время налета тавров или попали в рабство. Я не стал продавливать цену. За добычу от последнего налета мог купить несколько таких ферм. Поселил здесь Скилура и Палака с женами. Им и раньше не вставляло шляться по морям, а теперь и вовсе не хотелось. Поскольку вдвоем им трудно будет следить за скотом и отбиваться от тавров, предложил нанять работников в помощь. Вопрос решился проще: на ферму перебрались родители скифов и их братья и сестры, которые обитали в нищете в деревне около Балаклавы. В шестом веке нашей эры когда-то грозные скифы превратились в кого-то типа цыган двадцать первого.
В Херсоне я нанял артель рыбаков из шести человек, купил две шлюпки, еще четыре сети в придачу к тем, что у меня были, бочки, амфоры, пифосы — большие глиняные сосуды по объему в несколько амфор, медные котлы и доставил вместе с запасом продуктов в бывшее поселение гуннов. По моей просьбе два жилища оставили целыми. С остальных поснимали шкуры и войлок, увезли всё до последней тряпки. Хотели поджечь каркасы и помосты, но я запретил. Объяснил, что здесь будет моя фактория по заготовке рыбы и соли. Также оставил в поселении быка и пару коров из своей доли, чтобы у мужиков было свежее молоко. До прибытия рыбаков за скотом присматривали гуннские старухи. Как добыча они никого не интересовали. В прошлый раз старухи шли за нашим обозом, пока два алана не порубили их мечами. Жестокое милосердие. Без жилья, запасов пищи на зиму, старухи не выживут в степи. Только мучиться будут дольше. Старухи понимали это — и шли на смерть. Собирались и эти поступить так же, но я через алана, выросшего у гуннов, объяснил старухам, что у них есть шанс пожить дольше. И неплохо пожить. Что-то мне подсказывало, что шесть мужиков, сосланных сюда на заработки на несколько месяцев, не оставят старух без внимания. Десяток «самых молодых» прислушались к моим словам. Остальные предпочли погибнуть от меча — оказались мужественнее своих сыновей и внуков. Видимо, старая школа…
Вернувшись в Херсонес, нанял четырех матросов-греков вместо скифов и молодых росов, погрузил на судно воск, мед и меха, привезенного от антов, и вяленую и соленую рыбу, купленную у местных производителей. Металлы оставил пока себе. Появилась у меня мысль построить шхуну побольше. Решил заняться этим вопросом, когда налажу линию «Фактория — Константинополь-Ираклий-Херсон».
Теперь, как у гражданина Ромейской империи, с меня начали больше драть налогов, но меньше брать торговых пошлин, и сняли часть запретов на импорт и экспорт. Товар мой разошелся быстро. На обратном пути погрузились в Ираклии оливковым маслом, отвезли его в Херсонес. Тут меня ждала неприятная новость: тавры угнали одиннадцать коров. Из чего следует вывод, что нападающих было тоже одиннадцать. По горным склонам стадо не погоняешь, надо вести на поводу.
— Мы не ожидали, что они днем нападут! — оправдывался Скилур. — Ночью мы с Палаком дежурим, а днем младшие братья присматривали. Когда мы прискакали, тавры уже скрылись в лесу.
— Пока я не вернусь, пасите сами и недалеко от фермы, — приказал я.
Гунимунд, Хисарн, Мила и ее сын были списаны на берег. Вместо них нанял двух греков. Продав масло и погрузив продукты и тару для рыбаков, пошли к Тендровской косе.
Рыбаки нам обрадовались. Наверное, опасались, что позабудем о них. Я хоть и гражданин Херсона, но еще не имею долговременной деловой репутации. За время нашего отсутствия греки растеряли городской налет и любовь к чистоте, стали напоминать гуннов. С кем поведешься… Но потрудились на славу. Уговор с ними был, что получат от выработки. И соли, и рыбы соленой и вяленой заготовили много, трюм шхуны забили под завязку. Я опасался, что придется подождать несколько дней, и подумывал, не прислать ли им подкрепление? Оказалось, греки подключили к делу старух. По гуннкам не было заметно, что их сильно притесняют, так что я не стал вникать в их отношения.
На обратном пути меня высадили в Херсоне, а шхуна под командованием Геродора пошла на Константинополь. Он уже умел ходить под косыми парусами, пользоваться картой и компасом, а уж продавать и покупать греки, как мне кажется, умеют с рождения.
38
Не получается у меня в шестом веке быть пацифистом. Как только перестаешь нападать на других, сразу нападают на тебя. А я привык защищаться.
Гунимунд по моей просьбе опять набрал полсотни добровольцев. На этот раз, как он рассказал, желающих было намного больше, чем требовалось. Налет на гуннов, во время которого не потеряли ни одного убитыми и взяли хорошую добычу, в несколько раз превышающую годовой доход пехотинца, сделали меня авторитетным командиром. Никто из добровольцев не знал, куда пойдем. Не думаю, что у тавров есть в городе осведомители, но всё же… Добровольцам сказали, что примерно на неделю и что добыча будет поскромнее. Остальное их не интересовало. В эту эпоху законы охраняли только своих, так что, при нападение на чужих, проблем с собственными властями, как в двадцать первом веке, не могло быть в принципе. Ну, а к смерти своей и чужой относились на удивление наплевательски.
Мы вышли из города обозом из двух моих кибиток и нанятых мною восьми арб. Десять человек, включая меня, Гунимунда, Хисарна, Скилура и Палака были в броне и ехали верхом в качестве охраны. Остальные сложили доспехи и мечи в кибитки, изображая лесорубов. Я подумал, что тавры заметят большой вооруженный отряд на подходе и уйдут дальше в горы вместе со скотом и ценными вещами. Глупо гоняться за таврами по горам, которые они знают лучше. Поэтому я решил совместить два дела — разобраться с ними и заготовить лес на новую шхуну.
— На такой отряд точно не нападут, — увидев обоз, сказал командир сторожевого поста на границе леса. — А то в прошлый раз мы за вас побаивались.
— На этот раз мы и зайти собираемся дальше, — сообщил я.
Начали с края леса, напилив дубов. На второй день поднялись выше, к сосновому бору, срезали там несколько деревьев на мачты и стрингеры. На третий день добрались до тиса. Это хвойное дерево, но хвоя у него необычная, не игольчатая, а плоская, не колючая. Это красное дерево, но мебель и посуду из него не делают. К нему лучше вообще не прикасаться, потому что ядовитое всё, кроме плодов, а не наоборот, как у других ядовитых растений. Видимо, по этой причине, тис не грызут насекомые и древесина почти не гниет. Лучшего материала для парусника не найдешь. Я предупредил лесорубов об этом, но ко мне не очень прислушались. Пофигизм у солдат, наверное, — профессиональное качество.
Я заметил тисовые деревья еще в прошлый раз, но побоялся так близко приближаться к деревне тавров. Они последили за нами первый день, убедились, что рубим лес и что нас слишком много, и ушли. Вечером второго дня я выслал Гунимунда и Хисарна в разведку. Готы вернулись во второй половине следующего дня.
— Занимаются своими делами, — доложил Гунимунд. — Скот днем пасут в долине, которая выше
