ты, Гунимунд, отбери десятка два человек и дай им пилы и топоры. Пусть едут в рощу и нарубят стволов и кольев для рогаток и загородок. Только надо заготавливать отовсюду понемногу, чтобы в роще потом еще можно было спрятаться.
Я показал, как загородить плешь на южном склоне, чтобы стала непроезжей, где поставить рогатки, где выкопать широкий ров, а где насыпать вал, покрыв его дерном, чтобы казался естественным. И работа закипела. Трудились в основном херсонцы, как более привычные к таким работам. Помогала аланская молодежь. Часть старших аланов подтаскивала из рощи срубленные деревья, а остальные отправилась на охоту.
Вечером прискакал алан из разъезда. Сперва он подъехал к Гоару, который уже встал и пошел ему навстречу, и что-то быстро сказал. Аланы признавали меня командиром, доверяли, но докладывали всегда Гоару, как бы предоставляя ему решать, достойны ли мои уши этой информации. Вождь аланов сразу пошел ко мне, приказав вестовому следовать за ним.
— Далеко отсюда? — упредил я.
— Дневной переход, — ответил Гоар.
— Стойбище в балке или на открытом месте? — спросил я.
Гоар посмотрел на вестового, разрешая ответить.
— На открытом месте, — ответил тот. — Там есть балка, но далеко, как отсюда до рощи. В ней спрятался мой разъезд.
— Иди отдыхай, — разрешил ему. — Утром покажешь дорогу.
Когда вестовой ушел, Гоар сказал:
— Неожиданно напасть не получится.
В его словах не было страха, только желание потерять как можно меньше людей. Три километра, отделяющие балку от стойбища, — это минут пять-семь рысью. За это время утигуры успеют приготовиться к обороне.
— Узнаем, чего стоят наши доспехи, — сказал я.
Вестовой вел нас кружным путем, чтобы не заметили утигуры. Последняя часть пути пролегала в низине, вдоль неширокой речушки. Там, километрах в пяти от стойбища, и остановились на ночь. Выставив усиленные караулы, легли спать. Ночь была темная, на небе лишь небольшой ломтик луны, который почти не давал света. Со всех сторон сразу послышался храп старых воинов. Молодежи не спалось. Они сидели кучкой на берегу речушки, потому что костер разжечь нельзя, и о чем-то тихо разговаривали.
И мне не спалось. Думал о том, как легко растерял все цивилизационные наслоения, которые наносили на меня в течение пятидесяти с лишним лет. Мне еще не нравилось убивать, но уже не буду возмущаться, как раньше, когда узнаю, что старушку пришили топором за пару целковых. А не наживайся на чужой беде, тогда и она не придет в твой дом! Кто мне утигуры и кто я им?! Но я иду убивать их. По вроде бы уважительной причине: нападают на моих друзей. Но ведь для любой гадости всегда есть десятки уважительных причин. А вот для благородных поступков их обычно нет. Потому что не нужны.
Разбудил меня Гоар.
— Пора, — тихо сказал он.
Остальные уже надевали броню и седлали коней.
Палак привел Буцефала и начал седлать его, а Скилур помог мне облачиться в доставшийся от гунна доспех. Всего на мне килограммов двадцать пять-тридцать всякого железа. Оно распределено по всему телу, поэтому не мешает двигаться. Не так шустро, как без доспехов, но и неуклюжим себя не становлюсь, даже пробежаться могу трусцой. Уже привык к этой тяжести, без нее чувствую себя неодетым и слишком легким, хочется передвигаться вприпрыжку.
Я достал большой сухарь, обильно пропитал его вином из фляги и дал коню. Буцефал осторожно, губами, забрал сухарь из моей руки, громко им захрустел. Конь быстро пьянеет и становится заметно храбрее. Я взобрался в седло, взял поданное Скилуром копье и щит. Он у меня новый, металлический, миндалевидный и небольшой, а потому и не тяжелый. Четыре части щита соединены двумя полосами, которые пересекаются крестом — дань местной моде. Поле черное, а крест покрыт позолотой. Смотрится красиво. Посмотрим, как покажет себя в деле.
Гоар и Гунимунд уже были готовы к бою.
Подъехав к ним, сказал:
— Представляю, какими сердитыми будут спросонья утигуры.
Юмор мой не поняли и не оценили.
Построились «клином», когда выехали из балки. Я стал один в первом ряду. Во втором ряду трое: Гоар справа, Гунимунд слева, а в середине, за моей спиной, алан в кольчуге. В третьем ряду было пятеро, в четвертом — семеро и так далее до девятого ряда. Дальше не хватало хорошо защищенных всадников на края, поэтому задние ряды были одинаковой ширины, равной девятому. Построились быстро, потому что провели несколько тренировок в начале похода. Я достал флягу с вином, отхлебнул от души и передал ее Гоару. Тот приложился и дал соседу слева. Потом она перешла к Гунимунду и дальше, чтобы вскоре вернуться ко мне пустой. Вряд ли хватило многим, но это уже становилось традицией.
Спрятав флягу в седельную сумку, я посмотрел на сереющее небо и молвил Гоару:
— Пожалуй, пора?
Алан утвердительно кивнул головой.
И мы поехали шагом, чтобы поменьше шуметь.
Вскоре стали видны шатры утигурского стойбища. Они были похожи на стога сена, которые крестьянин расставил слишком близко. Ни людей, ни животных различить пока не удавалось. А вот нас увидели, или услышали, или почуяли. Гавкнула одна собака, затем другая, третья — и вскоре вся собачья рать залилась в тревожном лае. Я ударил коня шпорами, разгоняя его, переводя на рысь. Такой аллюр медленнее галопа, зато легче держать строй. Да и конь не выдохнется раньше времени. Груз ведь у него не легкий. За стуком копыт теперь не слышен был собачий лай. А может, у меня, как обычно в бою, отключилась большая часть звуков. Еще я слышал звяканье щита о наколенник левой ноги, да кольчужная бармица с тихим скрежетом терлась о чешую на груди, плечах и спине. Она закрывала мое лицо почти до глаз. Зато, высунув язык, мог попробовать ее холодный металлический вкус. Первое время меня прямо черт дергал лизнуть ее.
Вскоре стали различимы и люди. Они выбегали из шатров с оружием в руках. Кто-то вскочил на седло, кто-то натягивал лук. Я пригнулся к холке коня и закрылся щитом, наклонив немного назад его верхний край, чтобы стрелы рикошетили вверх. Только правым глазом выглядывал из-за него. Скакал прямо на утигура, который стоял с натянутым луком между двумя шатрами. Когда он выстрелил, я спрятал и правую часть лица за щит. По нему звонко ударила стрела, но срикошетила. Пусть стреляет в меня. На мне три доспеха: стеганный, кольчужный и чешуйчатый. Плюс шелковая рубаха и щит. А вот на Буцефале всего один. Если он упадет, то и я не выживу: свои затопчут. И я подгоняю коня, переводя в галоп. Теперь уже строй не важен. Задние ряды сейчас выдвинутся вперед и в стороны, охватят стойбище с флангов.
Утигур успел выстрелить еще два раза. Наверное, от волнения или малого опыта он пытался подстрелить именно меня. За что и поплатился. Удар моего копья пробил его насквозь и отшвырнул на шатер. Из-за большой скорости я не удержал копье. Но на этот раз не растерялся, быстро выхватил палаш и поскакал, замедляя ход, на другого утигура, который, стоя ко мне боком, выстрелил из лука в кого-то из наших. Ударил по луку, разрубив его, а затем — по смуглому скуластому лицу с раскосыми глазами. Лезвие рассекло мясо, на мгновение открыв сломанную белую кость, которая моментально покрылась кровью. Я поскакал дальше и рубанул кого-то в темном кожухе, убегающего от меня. Кажется, бабу. А не попадай под руку! Возле дальнего шатра успел красиво разрубить от плеча вниз и вправо до позвоночника еще одного утигура в кожаном доспехе, который ударил меня копьем в правый бок. Острие копья соскользнуло и ушло вверх и вправо, под мою руку, занесенную для удара. Наверное, от испуга так удачно рубанул утигура. Погнался еще за одним, который вскочил на коня и поскакал в степь, но быстро понял, что шансов у меня нет, и вернулся в стойбище.
Там уже шел сбор трофеев. Я не суетился, потому что моя десятая часть никуда не денется. Договорились, что соберем всё в одну кучу, а потом поделим. Шатры утигуров были больше и не круглой, а прямоугольной формы. Внутри, впрочем, ничем не отличались, включая смесь запахов дыма, лошади и прокисшего молока. Обратил внимание, что очень много «городских» предметов, особенно стеклянных
