«Так странно. Здесь весь город говорит Об этом янки… Ах, герой, герой! А он, должно быть, и забыл давно Об этом приключении нелепом. Ему не снится даже, что вокруг Его героем трусы величают. Он так же методично, как всегда, В свои столовые шагает неизменно, А если завтра темной ночью вновь Его судьба столкнет с пятью ножами — Он так же хладнокровно, как тогда, Один бесстрашно будет защищаться… Все это так же просто для него, Как утром чашка кофе или чая… Кто он — не знаю. Квакер, может быть, А может быть, делец с хорошим сердцем… Но вы слыхали ли в былые дни у нас, Чтоб кто-нибудь в Москве иль Петербурге Оставил кров свой, близких и дела И к голодающим вдруг в Индию помчался? Ведь на диване всласть поговорить Гораздо легче, чем срываться с места». Она умолкла. Шашки на столе Все так же по доске передвигались… «Так странно… — вновь она сказала тихо, Сама с собой печально рассуждая,— Когда б у нас такие люди были, Бежать бы было незачем сюда». * * * Съев у врага все шашки до последней, Ей агроном, зевая, возразил: «Увы, мы не Ринальдо Ринальдини,— Но вы слыхали, Лидия, не раз О тысячах погибших на войне Отважных до безумья русских людях? Да и в гражданской бойне, с двух сторон, Немало смелых сгинуло в сраженьях. О них тома бы можно написать, Которые не снились и Майн Риду. А наше бегство? Сколько нас, таких, Чей каждый шаг опаснее, пожалуй, Чем путешествие средь австралийских дебрей». Она взглянула на далекий холм. Косые капли вновь о стекла бились. «Все знаю, знаю… Бегство и война, Война и бегство… Шалая отвага. Костер до неба, через день — горсть пепла, Все — судьи, и никто не виноват…» * * * Допив холодный чай свой, адвокат Протер пенсне и с кротким сожаленьем (Так с дамами всегда он говорил, Когда они пускались в рассужденья) Сказал: «О чем вы спорите, — не знаю. Принципиально — я белобилетник Во всех военных и гражданских войнах. Я не эксперт — кто храбр и кто не храбр. Но если б ваш герой-американец Обыкновенным был совдепским смертным И где-нибудь в Москве на Вшивой горке Подвергся вдруг ночному нападенью — И браунинг отважно в ход пустил, То, смею думать, в случае успеха Его б постигла все же злая участь: Примчавшийся на выстрелы патруль Героя вашего ухлопал бы на месте За… незаконное ношение оружья… Все это принимая во вниманье, Пожалуй, он бы там не защищался, А как и все — покорный, как баран, Уныло б поднял обе лапы кверху…» Рассматривая плачущую даль, Она ему ни слова не сказала… Опять лишь стены поняли ее. Опять три правды… Этот краснобай, Практичный трус, влюбленный лишь в себя, Ведь тоже прав с своей ужасной правдой… Размытой глины рваные зигзаги Желтели под дымящимся дождем, И даль была так тускло-безнадежна, Что серые, печальные глаза Невольно позавидовали трупу, Лежавшему в песчаном углубленье Недвижным и сереющим клубком. * * * В тот день американец, как всегда, В свой ресторан отправился обедать.
Добавить отзыв
ВСЕ ОТЗЫВЫ О КНИГЕ В ИЗБРАННОЕ

0

Вы можете отметить интересные вам фрагменты текста, которые будут доступны по уникальной ссылке в адресной строке браузера.

Отметить Добавить цитату