Перед гаснущим камином щуря сонные глаза,Я смотрел, как алый уголь покрывала бирюза.Вдруг нежданной светлой гостьей, между шкафом и стеной,Андерсеновская фея закачалась предо мной.Усадил ее я в кресло, пледом ноги ей покрыл,Дождевик ее росистый на корзине разложил…Лучезарными глазами улыбаясь и маня,Фея ласково спросила: «Что попросишь у меня?»В сумке кожаной и грубой, — уж меня не проведешь,—Угадал я очертанья старых сказочных галош:Кто б ты ни был, резвый мальчик или сморщенный старик,Чуть надел их, все что хочешь, ты увидишь в тот же миг…«Фея, друг мой, вот газеты… чай и булки… Будь добра:Одолжи Галоши Счастья, посиди здесь до утра!»И пока она возилась, вскинув кудри над щекой,—Предо мной встал пестрый город за широкою рекой:Разноцветные церквушки, пятна лавок и ларьков,Лента стен, собор и барки… Ах, опять увижу Псков!Влез в галоши… Даль свернулась. Шпалы, ребра деревень…Я на площади соборной очутился в серый день.* * *По базару вялым шагом, как угрюмые быки,Шли в суконных шлемах чуйки, к небу вскинувши штыки.Дети рылись в грудах сора, а в пустых мучных рядахЗябли люди с жалким хламом на трясущихся руках.«Возвратились?» — тихо вскликнул мой знакомый у ворот,И в глазах его запавших прочитал я: «Идиот».«Батов жив?» — «Давно расстрелян». — «Лев Кузьмич?» —??????????????????????????????????????????????????????????— «Возвратный тиф».—Все, кого любил и знал я, отошли, как светлый миф…Ветер дергал над Чекою палку с красным кумачом,На крыльце торчал китаец, прислонясь к ружью плечом,Молчаливый двор гостиный притаился, как сова,Над разбитою лампадой — совнархозные слова…На реке Пскове — пустыня. Где веселые ладьи?Черт слизнул и соль, и рыбу, и дубовые бадьи…Как небритый старый нищий, весь зарос навозом вал,Дом, где жил я за рекою, комсомольским клубом стал.Кровли нет. Всех близких стерли. Постоял я на углу —И пошел в Галошах Счастья в злую уличную мглу.Странно! Люди мне встречались двух невиданных пород:У одних — избыток силы, у других — наоборот.Ах, таких ужасных нищих и таких тревожных глазНе коснется, не опишет человеческий рассказ…У пролома предо мною некто в кожаном предстал:«Кто такой? Шпион? Бумаги!» Вскинул нос — Сарданапал!Я Галоши Счастья сбросил и дрожащею рукойРазмахнулся над безмолвной, убегающей рекой.* * *На столе письмо белело, — потаенный гордый стон,Под жилетною подкладкой проскользнувший за кордон.Фея — вздор. Зачем датчанке прилетать в Passy ко мне?Я, отравленный посланьем, в старый Псков слетал во сне.<1924>
Соловьиное сердце — смешное и хрупкое чудо…Потолочная плесень вдруг вспыхнет восточным ковром,Ветер всхлипнет за вьюшкой, но в ветре — кто знает откуда? —Невидимка-органчик веселым звенит серебром.Ты давно им владел — андерсеновским старым секретом…Каждый грязный кирпич освещая бенгальским огнем,Был ты в каждом движенье беспечным и вольным поэтомИ не сделал Пегаса своим водовозным конем.От обломовских будней, пронизанных питерским гноем,Уходил ты на волю сквозь створки волшебных дверей:Полотер ярославский был русским твоим Антиноем,И лукавый твой сад был шаров разноцветных пестрей.
