– Ну не знаю. Они считают Библию искаженным Кораном, а у нас преемственность: в «Деяниях» описывается, что новообращенных из язычников апостолы принимали именно в рамках исполнения семи заповедей. Мы – привитая маслина, а мусульмане – дикорастущее не-пойми-что.
Сергей еще какое-то время пытался возражать, но потом как будто смягчился, и расстались мы в прекрасном расположении духа.
На следующий вечер я застал Андрея склонившимся за рабочим столом над манускриптом Войнича.
– Ну, что? – сказал я. – Ты, как я погляжу, благополучно вернулся к своим папкам?
– Мое чувство к Кате не имеет права на существование... – мрачно произнес Андрей. – Сегодня оно еще душит меня, но завтра я его задушу.
– Как же ты это сделаешь? Выбросишь Катину монетку вместе с Семиной?
– Мысль заманчивая. Выбросить не выброшу, но на время точно отложу куда-нибудь с глаз долой...
– А какие у них монетки?
– Сёмина монетка – массивный пятак, ты его вертел в руках. А Катя грошик мне поднесла. Символично, не правда ли? Грошик чеканки 1912 года. А хочешь, я тебе тоже какую-нибудь монетку подарю?
– Ну давай, валяй. В порядке обмена.
– Сейчас принесу, – обрадовался Андрей. Он вышел в комнату и вернулся с банкой, в которой хранилось с десяток разных монет.
– Я эти монеты специально для дружеского обмена храню. Тут разные мои ипостаси имеются. Выбирай любую.
– Почему ты тут монеты с Лениным держишь?
– Я же родился в год его столетия. Потому «картавчики» имеют ко мне известное отношение.
– «Картавчики»?
– Ну да. Так в народе прозвали юбилейный рубль с профилем Ленина. А на этом рубле, взгляни, Ленин указывает рукой на одиннадцать, то есть на час открытия винных магазинов. Настоящий соцарт.
– Я, пожалуй, возьму эту, – сказал я, вытягивая пять центов США.
– Прекрасный выбор: «In God we trust», – одобрил Андрей. – Я бы тебе то же самое предложил.
На следующий день я улетел в Израиль.
Своими воспоминаниями о Сарит и сетованиями на потерю с ней всякой связи Андрей меня несколько растревожил, и по приезде в Иерусалим я попытался ее разыскать.
Я наугад зашел в школу Рене Кассен, располагавшуюся в том районе, где, как я догадывался по маршруту ее автобуса, должна была жить Сарит. Раздобыв там у старшеклассников несколько телефонов выпускников 1990 года, я обзвонил их всех по очереди и всех спрашивал о русской девочке сефардского вида, которая ходила в рваных сандалях и обожала всех разыгрывать. Безрезультатно.
– Хоть бы фотография была, – с досадой думал я. – С фотографией запросто можно было бы все школы объездить и расспросить школьников и учителей. За день бы нашел.
Я хотел продолжить поиски, но завертелся. Стал готовиться к экзаменам и через месяц поступил в технологический колледж Махон-Лев.
Решение заняться программированием пришло неожиданно. Сидя за субботним столом, я поделился с родителями своими планами пойти учиться на ветеринара.
– Что за дикость! – воскликнула мама. – Откуда эта идея?
– Вы собаку не разрешали завести – теперь расплачивайтесь.
– Стал бы уже лучше геодезистом, как папа… Про программирование я не говорю, это тебе не потянуть… А ведь какая замечательная профессия. Была бы молодой, обязательно бы этим занялась…
– Почему это мне программирование не потянуть?
– Это не для твоих мозгов, Юрочка. Ты никогда не блистал в математике…
– Мама, поверь мне, Гемара на порядок трудней программирования. Тот, кто может учить по три – четыре страницы Талмуда в день, способен написать программу любой сложности…
То ли слова мамы меня задели, то ли общая компьютерная атмосфера нашего времени сказалась, но я действительно после того разговора решил попробовать себя в программировании.
Решение мое укрепилось тем, что обучение электронике в Махон-Леве совмещалось с занятиями в бейт-мидраше. Я не представлял себе учебы в заведении, в котором бы преподавались только светские дисциплины. Я за свою жизнь обстоятельно изучил только шесть трактатов, и я очень радовался тому, что попал туда, где были все условия для серьезной религиозной учебы. Что поделать, но еврей, который не знает ТАНАХ наизусть или близко к тексту, еврей, который не прошел весь Талмуд и регулярно не возвращается к нему, не может полноценно выполнять возложенную на него Создателем миссию.
Конец лета я проработал в парниках Гуш-Катифа – еврейского анклава, расположенного на юго- западе сектора Газа. Испокон веков этот прибрежный участок земли слыл совершенно безжизненным: никогда никто в истории не дерзнул обживать эти дюны. Но в считанные годы несколько тысяч энтузиастов умудрились возвести здесь дюжину поселений и создать эффективное сельское хозяйство. Сам я немало удивился, узнав, что до пятнадцати процентов всей сельскохозяйственной продукции Израиля производится в теплицах, расположенных на этой узкой прибрежной полоске в пятнадцать километров длиной и три шириной.
До этого я бывал в Гуш-Катифе всего только пару раз, когда еще учился в йешиве. Это место никогда особенно не привлекало меня, тем более что находилось в трех часах езды от Иерусалима. Но сейчас я получил возможность с ним получше познакомиться и объездил несколько поселений: Катиф, Ацмону, Рафиах-Ям и, конечно же, столицу Гуш-Катифа – Неве-Декалим. Я как раз застал начало учебы и побывал на некоторых уроках. Меня уговаривали остаться: учиться в йешиве в Неве-Декалим и работать в парниках. Признаюсь, я очень этого хотел, но знал, что родители расстроятся. Они так радовались тому, что я попал в престижный колледж, а тут снова какая-то йешива, какие-то парники. Словом, не решился я на такой шаг, а согласился быть как все – проводить время так, чтобы пялиться в экран и барабанить по клавиатуре.
Я собирался уже приступить к учебе, как пришло это чудовищное известие – Израиль заключил «соглашение со смертью». В те дни все в моем окружении читали и перечитывали слова наших оступившихся предков, приведенных в 28-й главе книги пророка Иешайягу: «Мы вступили в союз со смертью и с преисподней заключили договор».
Я никогда не забуду этой даты – 29 августа 1993 года, когда нам объявили, что в то время пока в Мадриде проходили официальные переговоры с местной палестинской делегацией, за спиной народа велись также и тайные переговоры с террористической организацией «освобождения Палестины».
Я находился на рынке Махане-Иегуда, где и услышал по радио эту новость: десять дней назад в Осло прибыл Шимон Перес, где признал достигнутое соглашение и предварительно подписал его с Абу- Мазеном... Основное подписание должно было состояться в Вашингтоне, через две недели.
У меня потемнело в глазах. Я слышал вокруг возмущенные возгласы. В это нельзя было поверить.
Я как в беспамятстве пошел куда-то без цели и вдруг вышел к дому Рувена, того самого, с которым служил в армии, и решил зайти к нему. Он был первый человек, с которым я говорил после того, как услышал это известие...
Я знал его взгляды, но никак не ожидал, что он станет поддерживать этот договор. Ведь переговоры с
