террористическими организациями были запрещены законом, правительство было не в праве их проводить. До сих пор только крайне левые призывали к признанию ООП. Но Рувен сиял.
– Ты слышал?! – встретил он меня восторженным возгласом. – Заключен мир с палестинцами. Рабин заключил мир!
Оказалось, что он честно ждал от этого соглашения мира. По-видимому, его личная демобилизация совпала в его сознании с демобилизацией общеизраильской, а возможно, и планетарной.
– Как ты можешь верить Арафату? – недоумевал я.
– Брось, мы не можем удерживать этих территорий. Пришло время делиться.
– Но ведь никто не собирается с нами делиться. ООП возникла до того, как мы заняли Иудею и Самарию. У них имеется план нашего «поэтапного» уничтожения: сначала – с помощью мирных переговоров – закрепиться на части земли, а уже потом завладеть всем. Как можно на это закрывать глаза?
– Они изменились. Они готовы на компромисс. Ты же видишь...
На этом разговор тогда кончился. Но где-то через месяц, уже после подписания договора в Вашингтоне, когда текст «соглашения» был опубликован, я снова зашел к Рувену. И снова произошел тот же нелепый диалог.
– Ну, что ты теперь скажешь? – победно спросил я с порога. – Теперь-то ты понял, что это за «договор»?
– Да. Отлично понял. Наконец достигнуто мирное соглашение с палестинцами... Наконец мы уходим из Газы.
– Какое мирное соглашение? Ты что, не заметил, что Арафат ровно ничего, согласно этому «соглашению», не уступил? Он не отказался от требования вернуть беженцев 1948 года, он не признал израильских территориальных претензий даже в Иерусалиме, наконец, он даже не отменил пункт своей хартии, предполагающей уничтожение государства Израиль. Ты хоть вдумайся, что произошло: мы ему передаем территории – весь сектор Газа и Иерихон с окрестностями, мы легализуем его бандитскую неонацистскую организацию – и в обмен не получаем решительно ничего!
– Неправильно. Арафат отказался от террора...
– Но как этому можно верить?
– Рабин и говорит, что это экзамен. Если Арафат не выполнит взятых на себя обязательств, то отправится обратно в Тунис. Он же не ребенок. Он знает, что может всего лишиться.
– По-моему, ребенок ты. Даже квартиру никто не сдает на условиях, что эти условия будут оговорены после того, как произойдет заселение. А ведь тут соглашение подписано не с близким родственником, не с безупречным джентльменом, а с патентованным убийцей.
Я не знал, что еще доказывать, я был почти без сил...
1994
В январе, почти через год после демобилизации, я зашел, наконец, в гости к Пинхасу. В последние месяцы я несколько раз беседовал с ним по телефону. О соглашении в Осло мы проговорили часа два, но навестить его я выбрался только сейчас.
Как только я вошел к нему, сразу заметил, что его квартира изменилась. Правда, в чем именно заключались эти изменения, я понять не мог... это было что-то неуловимое, что меняло характер и облик пространства и представление о его хозяине. Цветов стало больше, в вазах и красивых массивных горшках они были расставлены по всему салону. Но не только в цветах было дело.
Пинхас усадил меня на диван и, быстро сервировав журнальный столик кофе и выпечкой, уселся напротив.
Первые минуты он был как-то напряжен, суетился, отвечал невпопад и главное – все время поглядывал в сторону соседней комнаты, хотя он очевидно был один и оттуда не раздавалось ни звука. Однако начав разговор, он быстро пришел в себя и стал прежним – великолепным и ироничным.
– Ты думаешь, это соглашение еще может взорваться? – спросил я.
– Очень хотелось бы надеяться, но боюсь, что Рабин уступит Арафату все.
– Неужели он даже Иерусалим поделит?
– Иерусалим? Иерусалим, пожалуй, единственное, что может стать камнем преткновения.
Мы минут десять обсуждали политическую ситуацию, как вдруг раздался звонок. Пинхас пошел открывать. Я оглянулся на гостя и буквально подскочил на месте – в комнату вошла… Сарит!
– Ури! – радостно воскликнула она, – вот так встреча!
– Сарит! Какими судьбами? Я столько искал тебя!
– Искал меня? – изумленно спросила она, – ты мне даже ни разу не позвонил!
– Прости. Я потерял телефон, и Андрей тоже потерял. И как я раньше не догадался зайти к Пинхасу! Ты, я вижу, у него бываешь?
Я заметил, что Пинхас опять весь напрягся, он был явно чем-то недоволен.
– Захожу иногда, – весело ответила Сарит. – Пинхас, ты разрешишь мне присесть? Позволишь к вам присоединиться?
Пинхас сделал какой-то нелепый жест в сторону дивана, похоже было на то, что он приглашает Сарит садиться.
Я сильно разволновался:
– Я понимаю, что ты должна была думать обо мне и об Андрее, но мы действительно оба потеряли твой телефон и действительно очень тебя искали. Я в школу Рене-Кассен заходил, о тебе спрашивал. Ты вообще в какой школе училась?
Сарит нахмурилась, бросила беспокойный взгляд на Пинхаса, который нервно расхаживал по комнате, и вместо ответа сказала:
– Подожди, я тебе кое-что покажу...
Она встала с дивана, вошла в спальню и вернулась из нее с крохотным младенцем на руках.
– Знакомься, это Тамарчик, наша доченька. Как видишь, я не только постоянно захожу к Пинхасу, но и задерживаюсь у него надолго. Точнее, навсегда задерживаюсь.
Затем она подошла к Пинхасу, нежно его поцеловала и сказала со смехом:
– Спасибо, дорогой, за игру. Я знаю, ты страшно не любишь все эти спектакли, но ведь получилось забавно?
Пинхас нехотя кивнул.
– Очень забавно, – пробормотал я, не скрывая досады. – Так что же ты со мной тогда не связалась?
– Ты слишком сильно законспирировался, Ури. Ни Пинхасу, ни мне своего телефона не оставил.
– А ты-то почему ничего мне не рассказывал? – набросился я на Пинхаса. – Мы ведь с тобой раз пять по телефону разговаривали.
– К слову как-то не пришлось. Ты ведь тоже не расспрашивал меня о моем семейном положении, хотя два раза на твои звонки меня Сарит подзывала.
Я потихоньку пришел в себя, поздравил молодых, и мы обменялись новостями. Я рассказал о своей службе в Ливане, об учебе в Махон Лев, Сарит — о том, как она, по совету Пинхаса, назвалась религиозной, записалась в альтернативную воинскую службу и работала под руководством Пинхаса в Управлении Древностей. Под самый конец службы – год назад – они поженились.
– А ты жениться не собираешься? – спросила Сарит.
– Собираюсь, но чуть позже, через год, а то и через два. К концу учебы, короче.
– И кто эта девушка?
