сверкнув, пропадёт огонёк.
И Невский без шумной толпы, на себя не похожий,
В плаще снежно-белом изящен, печален и строг.
Подруге приснилось, как в городе кружится вьюга,
Ей ветер о прошлом печальную песню поёт,
По улицам детства идём, провожая друг друга,
Не сможем расстаться и бродим всю ночь напролёт.
Декабрьское настроение
На перине снежно-белой умирал декабрьский день,
Лик его заиндевелый поглощала ночи тень.
Словно траурные свечи, зажигались фонари.
Не сложилась наша встреча, грустно, что ни говори!
Не сложилась, не вписалась в жизни бешеный поток.
От мечты моей осталась только горсть ненужных строк.
Пасхальный ветер
Повелевал весенний ветер
Движеньем лёгких облаков.
Воскресный день был чист и светел, —
И нет оков.
Нет больше мук, обид, терзаний,
Искусственных проблем и бед.
В душе, уставшей от страданий,
Есть только свет.
Духовный свет перерожденья,
Счастливых слёз.
Тепло и радость пробужденья —
Воскрес Христос!
Христос Воскрес! – нёс свежий ветер
Пасхальный колокольный звон.
Мой мир теперь стал чист и светел,
Вновь возрождён.
Творчество
То ливень побеждал – то солнце
В июльской битве облаков,
А облака – небес питомцы —
Напоминали мне богов
Античных, гневных и прекрасных,
Властолюбивых и опасных,
Которых в наш проблемный век
По мифам знает человек.
Их образы будили рифмы,
Текла за строчкою – строка.
Упорно огибая рифы,
Неслась мелодии река.
Так в голове рождался опус,
Сверкал, умывшись, летний день,
На дачу вёз меня автобус
Среди лугов и деревень.
Андрей Родосский
Архимандриту Назарию [4] , наместнику Александро- Невской лавры
Священник, да еще с казачьими корнями —
Как много общего, честной отец, меж нами:
Быть может, донесла слушок до Вас толпа
О том, что правнук я станичного попа.
Петром Строителем заложенная лавра
Была безбожникам страшнее Минотавра —
Но снова в сих стенах, как завещал монарх,
Живет, работает и молится монах.
И обретённые святого князя мощи —
Залог того, что Русь не потеряла мощи,
И вслед за многими я возвестить берусь:
Как некогда Христос, воскреснет наша Русь!
У храма
Пришли мы, поднялись на паперть.
Угас негромкий разговор.
Листва, как выцветшая скатерть,
Накрыла весь церковный двор.
Вздыхали нежные берёзы,
Печалился безмолвно клён —
И, как непрошеные слёзы,
Полился колокольный звон.
Из храма заструилось пенье...
Что там? «Исаия, ликуй»?
Нет, нет! Печальны здесь моленья,
Как наш прощальный поцелуй.
Не суждено надеждам сбыться,
Благим мечтаниям – конец.
А клён осенний золотится,
Точь-в-точь супружеский венец.
Кого винить, что так случилось,
Что счастье выпало не нам?
Ты истово перекрестилась,
Вошла благоговейно в храм.
Пасхальное
Красное яичко я припас —
Вот оно, в расписанной скорлупке!
Целомудренно целую Вас
В Ваши ненакрашенные губки…
Может быть, смешон я или глуп —
Что же делать старому повесе!
И, касаясь робко Ваших губ,
Кротко я шепчу: «Христос Воскресе!»
Зимний романс
Не слыша, как падает снег,
Стоял у Аничкова моста
Один молодой человек
Довольно высокого роста.
Пригожая девушка с ним
Стояла задумчиво рядом
И взглядом скользила своим
По стройным дворцовым фасадам.
Вся в белом Фонтанка- река,
Все в инее Клодтовы кони...
Просилась девичья рука
Погреться в мужские ладони.
А юноша робко ласкал
Рукав запорошенной шубы,
Потом, всё смелее, искал
Губами желанные губы...
Но множество пылких речей —
Увы! – оказалось бесплодным:
Ладони согрелись у ней,
А сердце осталось холодным...
Заячий остров
Пётр Великий не любил охоты —
Аль другой печали да заботы
Нет у православного царя,
Чем зверюшек убивать зазря?
Оттого-то заинька отважный
Там, где царь прохаживался важно,
Мысля крепость заложить и порт,
Прыгнул государю на ботфорт!
Фестиваль корюшки
В Неву из моря-морюшка
Идёт на нерест корюшка —
Знать, выведутся деточки…
А попадётся в сеточки,
Спечётся на горелочке
И ляжет на тарелочки
Она с хрустящей коркою
И жёлтою икоркою…
Идёт на нерест корюшка
В Неву – себе на горюшко!
Ирбис Руа
Две меня назад
Рисую ложкой… в чашке листопад,
Размешиваю крупные чаинки,
Ты помнишь, где-то «две меня» назад
Я в волосах носила «невидимки»?
С тех пор две жизни про́жил этот взгляд.
Вот тает сахар, будто первый снег,
Во мне вот также память растворялась,
Я прошлая – чужой мне человек…
Я дважды умирала и рождалась,
А ты таким же оставался, как на грех.
Нет «невидимок», лишь волос каскад.
Мне чужды все слова «вчера», «намедни»…
Я выпью чай и стихнет «листопад»…
Ты знаешь, я неважный собеседник
О том, что было «две меня назад».
Я люблю этот дом
Я люблю этот дом…
Дом, в который я не постучусь.
Грязно-кремовый дом
С черепицей под цвет перца чили.
Не встревожу ключом
Я замка заедавшего пульс…
А его до сих пор,
Я уверена, не починили.
Я люблю этот дом,
В окнах звёзды – почти «домино».
Посмотри на окно,
Может, это игральные кости?
Шесть – в моём, три – в твоём,
На двоих нужно нам лишь одно.
Совместим два окна? Изнутри…
Если явишься в гости.
Что же я говорю?!
В гости я не зову в этот дом.
Я давно не живу в этом доме
С огромным балконом.
Помнишь, старый урюк,
Тот, что ветки стелил на балкон,
Я любила срывать
Каждый плодик незрелым, зелёным.
Я люблю этот дом,
В нём училась казаться «как все».
И, навеки в лицо цементируя чуждые маски,
Я листала альбом,
Ставя даты на каждом листке,
И штрихуя в пятно
Слишком близкие сердцу участки.
Я люблю этот дом,
Хоть его я не помню почти.
Есть защитный синдром
У болезненной памяти каждой.
Будто сломан паром, —
И на берег уже не сойти.
Не доплыть-долететь,
И мы лжём, что все это неважно.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Не прошусь на ночлег в дом,
Которого даже боюсь,
(я однажды ушла,
разрушая стальные засовы).
Вдруг чужой человек
Дверь откроет на громкий мой пульс
И, спросонья взглянув,
Спросит как- то невежливо: «Кто Вы?»
Кружились ангелы сомнений
Кружились ангелы сомнений,
Волненья трепетом шурша,
И падала мне на колени
Сомненьем сбитая душа.
И недоверья запах терпкий
Дурманом ревности крушил
Моей мечты сырые слепки,
Где этот мир макетом был.
Кружились ангелы сомнений,
Слабели, растворяясь в плач.
И ангелов недоумений
Сменили ангелы Удач.
Просто дождливый день
Прости, теперь мне нравятся дожди,
Шуршанье шин в серебряном асфальте,
И солнечный у неба карантин
В заоблачной витражной грубой смальте.
Мутовкой ночь взбивает облака
В молочное и негустое тесто,
И лепит силуэт змеевика
Для ветра рукодельница-невеста.
И каждой ночью прячет под платок
Свой оберег из филигранных лунниц,
И сквозняком холодным на порог
Роняет слёзы на циновку улиц.
И капли дождевые словно зернь —
В старинном украшении сирени.
Мне нравится дождливый каждый день,
Что в отражения ваяет наши тени.
Вальс на
