Заря генетики человека. Русское евгеническое движение и начало генетики человека

и погромных речей и статей, говорящих, как «обеспечить за материалистической философией роль идейной «дубинки»…» [278] .

Характерной чертой политической ситуации называлась «борьба за партийность в теории» [279] . Нарком просвещения Украины Н. Скрыпник на заседании президиума Комакадемии применил этот тезис к медицине. «Мне пришлось встретиться с теорией евгеники или, например, с так называемой «теорией кровяных групп», которая, по моему мнению, является теоретической базой для фашизма. ( Возглас : «Как это?») Ибо теория кровяных групп дает в своем развитии основу для теории расового и национального господства, т. е. представляет собою теоретическую базу для фашизма и национализма. Можно потребовать поэтому, чтобы наши философы поставили перед собой задачу критики методологии этой медицинской теории» [280] . Скрыпник в общем верно уловил сталинские интенции. Впрочем, А. С. Серебровский, заявивший в 1929 г., что «пятилетку можно было бы выполнить в 21/2 года» в результате улучшения генофонда евгеническими мероприятиями, говоря языком газет, признал ошибки и разоружился [281] .

Впоследствии сталинские идеологи составят из подобных заявлений voxpopuli, основание административных мер против генетики, и в первую очередь – против генетики человека. Но сейчас Сталин ставил задачу ликвидировать марксистскую философию (другой к тому времени не было) и заменить ее пропагандой генеральной линии партии: шаг влево, шаг вправо – уклон.

Генеральная репетиция лысенковских «дискуссий», как Ф. Г. Добржанский назвал первую публичную попытку критиковать теорию гена [282] , прошла 14 и 24 апреля 1931 г. в качестве собрания Общества биологов-материалистов Комакадемии. Председатель Общества Б. П. Токин говорил о партийности в теории: «крайние морганисты», среди которых много биологов-марксистов, «попали в плен к современной буржуазной генетике». Токин обвинил их в некритичном «восприятии учения Вейсмана о непрерывности зародышевой плазмы» и признании «изначальности гена», откуда следовали другие обвинения.

Токин сетовал, что «до сих пор мы имеем единственную, но неудачную попытку воспользоваться ленинскими работами со стороны С. Г. Левита [настоящего генетика] для разрешения проблемы внешнего и внутреннего в явлениях изменчивости и наследственности».

Насущной задачей стало разоблачение определенных лиц и школ идеалистического и механического направления [283] – прямое следствие беседы Сталина с бюро ячейки ИКП 9 декабря 1930 г.

В дискуссии Н. К. Кольцов настаивал, чтобы Токин дал ответ на вопрос: «С чем должны идти биологи-материалисты на строительство сельского хозяйства: с генетикой или ламаркизмом». Он высказал убеждение, что Токин считает, что «генетика должна быть положена в основу селекционной работы». Г. А. Баткис в ответ назвал Кольцова «руководителем реакционной партийной биологии», а Токин отверг попытку Кольцова «возглавить позицию единства теории и практики».

Резолюция собрания говорила о «борьбе с ламаркистскими школами типа Богданова, Е. Смирнова вместе с решительной борьбой против автогенетических концепций Филипченко и др., а также по существу автогенетических позиций Серебровского, Левита, Левина, Агола и др.» [284] . (В книге «Заочные курсы…» эта резолюция появилась со знаменательной опечаткой: говорилось о ламарксистских школах [285] .) Тогда ламаркистов Ю. Вермеля, Б. Кузина, Е. Смирнова прогнали из Биологического института Комакадемии, и они восприняли увольнение как происки генетиков. Однако мишенью идеологических атак стали прежде всего генетики.

Левита отдельно критиковали за исследования близнецов с целью выявить наследственные элементы поведения: «это является реакционнейшим вздором» [286] .

С. Г. Левит, посвятивший программную статью «Генетика и патология. К кризису современной медицины» [287] аргументации тезиса, что клиническая генетика может быть выведена из кризиса с помощью передовой генетической теории, как выяснили бдительные товарищи, «извратил указание т. Сталина об отставании теории от практики» [288] . Левит уехал из Москвы, воспользовавшись Рокфеллеровской стипендией для работы в лаборатории Г. Мёллера в Техасе. Он был оставлен в покое – до времени, так как Сталин никогда не забывал вызова.

Первая генетическая дискуссия

В августе 48-го Сталин с помощью Лысенко объявил передовую науку вне закона. Решение было беспрецедентным, и Сталин, типичный восточный сатрап, в стране, не очень глубоко затронутой Европой, пошел на него не сразу. С высоты птичьего полета видны три волны натиска на генетику; сперва предполагалось укрощение науки [289] .

Первая дискуссия шла в печати с середины 1935 г., и ее кульминацией стала IV сессия ВАСХНИЛ, 19–27 декабря 1936 г. Основным был вопрос Кольцова: с чем строить сельское хозяйство – с генетикой или ламаркизмом? Ламаркизм (осужденный в философской дискуссии) представляли обскурант агроном Лысенко и другой обскурант, идеолог Презент, недавний воинствующий морганист.

К этому времени Лысенко был отмечен знаками симпатии Сталина, номенклатуры и обслуживающих их идеологов. 14 февраля 1935 г., на 2-м съезде колхозников-ударников в Кремле, Сталин прервал речь Лысенко. Газеты сообщили реплику Сталина: «Браво, т. Лысенко, браво! ( В зале аплодисменты )» [290] . В 1934 г. Лысенко стал украинским академиком, в 1935-м – академиком ВАСХНИЛ, и Сталин даровал ему персональный журнал «Яровизация», а летом 1936 г. на экраны страны вышел кинофильм о Лысенко.

Напротив, Н. И. Вавилов – глава растениеводческой империи и ведущего генетического института АН СССР – в 1935 г. был смещен с поста президента ВАСХНИЛ (он остался одним из трех вице-президентов). В 1935–1936 гг. он получил разрешение Оргбюро ЦК и Совнаркома на проведение VII Интернационального конгресса по генетике (август 1937) в Москве, но в Оргкомитет конгресса был включен также Лысенко и ряд номенклатурных лиц негенетиков; председателем Оргкомитета был утвержден А. И. Муралов, новый президент ВАСХНИЛ, а Вавилов назначен 2-м вице-президентом.

Летом 1935 г. Лысенко, ради власти любой ценой, направил сельскохозяйственному начальству страны лживый и льстивый рапорт: «При Вашей поддержке наше обещание вывести в два с половиной года, путем скрещивания, сорт яровой пшеницы для района Одесщины, более ранний и более урожайный, нежели районный сорт «Лютесценс 062» – выполнено. Новых сортов получено четыре» [291] .

В июле 1936 г. ВАСХНИЛ и АН СССР провели выездную сессию в Одесском институте Лысенко. Легко выяснилось, что потенциально перспективные методы в исполнении Лысенко неэффективны и что его новые предложения не обоснованны и бесперспективны. Оказалось, что получен лишь один кандидат на сорт, – он не прошел государственного сортоиспытания – 1163: «зерно пшеницы 1163 слишком мучнисто и, по словам акад. Лысенко, дает плохой сбор… Кроме того, сорт поражается и головней» [292] . Авторы возмутились отрицанием Лысенко существования вирусов. Особую озабоченность вызвало у них снижение стандартов сортоиспытания в результате деятельности Лысенко. По вопросам яровизации озимой пшеницы они подчеркнули: «В изложении акад. Лысенко и, по-видимому, в его представлении весь процесс очень близок к ламаркистской концепции “превращения”» [293] .

Интересный сюжет сообщил Д. В. Шаскольский. Пчеловод Б. М. Музалевский заявил небольшой доклад на сессии. Летом 1936 г. он был рядом с институтом Лысенко и заехал туда, чтобы получить подтверждение. Лысенко заинтересовался биологией пчелы, и в конце длинной беседы Музалевский спросил, как Лысенко удаются такие крупные дела. На что получил краткий ответ: «Я имею право входа» [294] .

При подготовке хода IV сессии в желательном для начальства направлении была развернута и весь ноябрь шла газетная кампания против Левита и его института. В декабре Левит был исключен из партии (понятно, что он был смещен с поста генерального секретаря Оргкомитета конгресса). Накануне сессии влиятельная «The New York Times» сообщила, что VII конгресс по генетике в Москве отменен советским правительством, что профессора Н. И. Вавилов и И. И. Агол арестованы в Киеве (там готовилась медико-биологическая конференция с богатой генетической секцией), что проф. С. Г. Левит подвергается травле [295] . После торжественного открытия IV сессии, перед началом научной программы, газеты напечатали официальный ответ, составленный так, что не оставалось сомнений в новом официальном статусе Вавилова и Лысенко: Вавилов, чей арест отрицался, будет критиковать «научные взгляды молодого ученого Лысенко», а последний будет защищать от Вавилова дарвинизм (взятый Агитпропом на службу) [296] .

На декабрьской IV сессии 1936 г. было четыре основных докладчика: Вавилов, Лысенко, Серебровский и Мёллер. Лысенко затронул два вопроса. Первый – «повышение качества посевного материала растений самоопылителей путем внутрисортового скрещивания» – был ранее подвергнут уничтожающей критике П. Н. Константиновым с соавторами, которые показали невозможность «обновления» сорта на основе «брака по любви», т. е. случайного скрещивания. (В опубликованном варианте [297] из речи Лысенко изъяты выпады в адрес Константинова и Лисицына.) Второй вопрос – тот самый ламарксизм : «переделка природы растения путем воспитания». Лысенко оказывает знаки почтения Вавилову (есть в стенограмме – урезаны в публикации) и