Я не знал, что еще ей сказать.
— Послушай, Заза, — начал я. — Послушай… Ты не должна так говорить.
— Я люблю тебя! — неожиданно вырвалось у нее. — Люблю! И никому тебя не отдам.
Эти слова застали меня врасплох, и я растерялся. Ну ты даешь, дорогая моя, пораженный услышанным, подумал я. Я внимательно посмотрел ей в глаза. Это были глаза влюбленной женщины. И все же это были детские глаза.
— Заза, ты еще ребенок, — сказал я. — А я взрослый мужик. Что у нас общего?
Она бросилась мне на грудь.
— Я люблю тебя, Дмитрий… Увези меня отсюда, увези! — с чувством пролепетала она и стала целовать мое лицо.
— Ты что делаешь, дурочка? — с испугом произнес я и попытался оторвать ее от себя, но она крепко держалась за мою шею. — Послушай, Заза, нас могут увидеть…
— Пусть видят, пусть! — продолжала лепетать она. — Я ничего не боюсь… Я люблю тебя!
Мне насилу удалось освободиться от нее. Это ее разозлило.
— Ты бездушный, злой человек! Ты ничего не понимаешь! — со слезами в голосе говорила она. — Я убью себя, и тебя всю жизнь будет мучить совесть… Ты будешь жалеть, что отверг меня.
Мне стало не по себе. Я и впрямь подумал о том, что она, восприняв своим детским умишком все так серьезно, может натворить бед.
— Ну перестань, Заза, перестань, — подойдя к ней и обняв ее, начал успокаивать я девчонку. — Давай подождем, пока ты повзрослеешь, и тогда мы вернемся к этому разговору.
— Я взрослая! — подняла она на меня заплаканные, полные отчаяния глаза. — Ты слышишь? Взрослая! Я же тебе говорила: у моих подружек уже дети есть.
— Ну и хорошо, а мы подождем…
— Нет! Я не буду ждать, пока тебя украдет у меня какая-нибудь женщина.
— Не украдет, Заза.
— Украдет! Женщины — самые страшные люди на свете. Они воруют мужчин.
Это заявление меня рассмешило.
— Значит, все женщины абреки? — улыбнувшись, спросил я ее.
— Абреки! Самые настоящие абреки, — с жаром произнесла она.
— И ты абрек? — спросил я ее.
Она на мгновение задумалась.
— И я абрек. Я хочу украсть тебя.
— Зачем?
— Мы будем счастливы с тобой.
— А ты подумала — где и как мы будем жить? — спросил я Зазу.
— Зачем мне думать? Ты — мужчина, ты и думай. А я буду тебя любить.
В этот момент где-то совсем рядом послышались шаги. Я отпрянул в сторону. Вошла Илона.
— Не пора ли нам идти? — как-то вдруг странно взглянув на заплаканную чеченку, спросила она.
— Да, нам надо идти, — согласился я. — Мы пойдем, Заза. Мы договорим обо всем в следующий раз, ты согласна?
Она посмотрела на меня каким-то долгим, тревожным взглядом, как, бывает, смотрит любящая собака, провожающая хозяина за ворота дома, и, даже не попрощавшись, выбежала из комнаты.
— Что хотела от тебя эта девчонка? — спросила меня Илона, когда мы возвращались в полк.
— Это сестра Керима, — сказал я.
— Я уже догадалась. Знаешь, мне кажется, она влюблена в тебя.
— Влюблена? — задумчиво переспросил я. — Какая чушь! Она же ведь еще ребенок!
— Не скажи. На Кавказе девушки взрослеют быстро. Нет, в самом деле, она влюблена в тебя.
— И ты ревнуешь? — спросил я Илону.
Она задумалась.
— Наверное, ревную. Женщина всегда должна ревновать своего мужчину. Иначе она его потеряет, — заявила Илона.
— Но чрезмерная ревность надоедает мужикам, более того, она выводит их из себя.
— Вот поэтому надо ревновать так, чтобы мужчина только слегка догадывался об этом. Если он вовсе не будет видеть, что его ревнуют, он будет искать ту, которая начнет его ревновать. Мужчины, как бы то ни было, любят, чтобы их ревновали. Это вселяет в них уверенность. А что такое неуверенный в себе мужчина? Слабак. Неуверенность — привилегия женщины. На то она и слабый пол.
Мы некоторое время шли молча.
— Заза сказала…
— Ее зовут Заза? — перебила меня Илона. — Какое интересное имя. Так что она тебе сказала?
— Она сказала, что все женщины абреки. Ну, разбойники, значит.
— Почему?
— Потому что, говорит, они воруют мужчин.
— Интересно, — улыбнувшись, сказала Илона. — Тогда я тоже хочу быть абреком.
— И кого ты хочешь своровать?
— Тебя.
— Меня не у кого воровать. Я свободен, как вон тот орел, что кружит вдоль кромки гор, — обернувшись, указал я на птицу в вышине.
Она остановилась, повернула голову туда, куда я ей указывал, и посмотрела вверх. Вслед за ней остановился и я.
Дождь, заладивший с утра, перестал, и небо потихоньку светлело. Позади нас на всем обозримом пространстве пролегала поросшая лесом горная гряда, за которой виднелись освещенные солнцем скалы с тянущимися высоко вверх заснеженными вершинами. От подножия гор начиналась равнина, по которой широкими клиньями были разбросаны крестьянские поля, затесавшиеся среди зелени лугов и неглубоких балок.
— Красотища-то какая, — оглядев все это, сказал я. — Где еще можно такое увидеть?
Илона улыбнулась.
— Нигде. Как все-таки эта красота не вяжется с войной.
— С войной ничто не вяжется, — сказал я. — Потому что земля наша создана не для того, чтобы на ней воевали.
— А почему человек убивает другого? — спросила Илона.
— Потому что забывает, что он человек…
XLIII
Ночью, когда все в палатке уснули, я снова ушел к Илоне. Она уже была в постели.
— Милый, как хорошо, что ты пришел, — сказала она.
Я лег с ней рядом и стал ее целовать. Господи, я уж и не думал, что этот день когда-нибудь кончится. Минуты казались мне часами, часы — вечностью… Но вот наконец мы вместе, и я снова вдыхаю этот удивительный запах ее волос.
— Илона, я люблю тебя…
— И я люблю тебя, милый.
Нам было хорошо и тревожно одновременно, как будто мы воровали чье-то чужое счастье. Мы спешили, мы очень спешили — а вдруг кто-нибудь войдет и отберет у нас это счастье?
— Илона, я хочу, чтобы эта ночь никогда не кончалась.
— Да, милый… А хочешь, я подарю тебе сына?
Я был счастлив, я любил ее. У меня не было никого на свете дороже ее.
