могла выйти замуж! Мужчины вились вокруг нее, как пчелы вокруг шалфея, но в своем стремлении к образованию она считала, что магистр факультета — самая заманчивая из всех возможных партий.
Она видела, как блестят на солнце покрытые свинцом окна «Оксен». Вывеска тихонько раскачивалась на слабом ветру. Черное платье, поминки, год траура, а потом она будет свободна и сможет делать все что захочет.
Но Софи не собиралась ждать так долго.
На поминках много ели и пили. Мать Софи пришла с отчимом и двумя ее сестрами. Канцлер произнес краткую речь, но ничего не сказал про загадочные обстоятельства смерти Касалла. Разглагольствовал о том, каким выдающимся человеком был Касалл: магистр в Париже, в коллегиуме Сорбонны, затем в Пражском университете, а потом приехал в Кёльн, где самые известные и выдающиеся личности преподавали еще в те времена, когда здесь был всего-навсего монастырский конвент. А потом расхвалил учение, сторонником которого был Касалл, и закончил обещанием, что на факультете прочитают заупокойные мессы и, как велит обычай, раздадут бедным хлеб. Наконец он опустился на скамью.
Софи сидела рядом с сестрами, которые входили в женскую гильдию крутильщиц нити. Казалось, что обеим доставит огромное удовольствие снова выдать замуж свою старшую сестру, хотя сами они все еще сидели в девушках. Ведь здесь есть очаровательные магистры, которые наверняка захотят взять ее в жены, да и молодые студенты тоже неплохи…
Софи не реагировала на их смех и шутки. Она смотрела на мать, которая скорчила озабоченную мину. Всего двадцать лет — и уже вдова. Злая судьба, хотя даже сейчас взгляды многих мужчин украдкой останавливались на ней. Но Софи знала, что никто из них не стремится вступить с ней в брак. Уж скорее студенты, но у них в кармане ни пфеннига, они беднее, чем мыши в церкви Святой Урсулы.
— Видишь вон того? — прошептала ей в ухо Мария, одна из сестер.
Софи не знала, кого та имела в виду, потому что на другом конце стола плечом к плечу сидели Лаурьен, Домициан и Зигер Ломбарди. Один тихий и робкий, невысокий, изящный; второй, сын преуспевающего адвоката, нахальный, не знающий, что такое бедность; третий, Зигер, темноволосый, хотя и приветливый, но какой-то дикий, с непонятной дьявольской улыбкой, которая никогда не сходила с его небритого лица.
— Ты про кого? — шепотом спросила Софи.
— А сама как думаешь?
Домициан? Нет, он не мог ее заинтересовать. Слишком светлый, слишком яркий, поверхностный, но при этом расчетливый. Мария покачала головой.
— Маленький? Симпатичный…
Сестра снова покачала головой.
— Но не темный же? Он ведь магистр.
А почему бы и нет? Именно он. Однажды Касалл сказал, что у него острый ум и что он зловещий. Ум у него и правда острый как бритва. Он учился в Париже, а потом еще в Праге и Эрфурте. При слове «Эрфурт» Касалл стукнул по столу и презрительно скривил рот. В Эрфуртском университете господствовали номиналисты[22] с их радикальным мировоззрением, из-за которого возникла угроза отделения веры от чистой науки. Безбожники они, эти номиналисты, потому что если реальны только вещи, то в этом мире не остается места для Бога! Что-то постоянно смущало Касалла в его коллеге. Темное прошлое? Цинизм, который вьется вокруг него, как гавкающий пес? Дружелюбие, которым он был буквально переполнен? Оно наверняка ненатуральное, наверняка Ломбарди держит за пазухой нож, чтобы ударить в спину. Его мать бретонка, а отец якобы бернский аптекарь с каким-то темным прошлым, как и у сына. Поможет ли он ей начать новую жизнь?
«Спрошу, не хочет ли он получить одну из книг Касалла», — пробормотала Софи себе под нос, страстно желая, чтобы общество наконец разошлось. Гости постепенно откланивались. Магистры еще стояли все вместе, тихонько переговариваясь, в то время как большинство студентов уже покинули зал. Мать и сестры проводят Софи домой, но нужно подождать, когда уйдут магистры. Студенты, не отходившие от Ломбарди, поблагодарили за гостеприимство: Домициан — в своей раскованной манере, Лаурьен — робко склонив голову. Ломбарди же просто улыбнулся. И тут она напрямую спросила его, не хочет ли он получить «Theologia summi boni». Он внимательно на нее посмотрел.
— Я не могу сохранить все книги, — объяснила она, невинно поглядывая на него своими васильковыми глазами, — а вы наверняка найдете ей применение.
Домициан взглянул на Ломбарди.
— Да, наверняка найдет. Он всегда находит применение истинам, не взращенным на навозе нашего клироса.
Ломбарди улыбнулся:
— Если вы хотите подарить мне эту книгу, то у вашей щедрости нет более пылкого поклонника, чем я.
Она поняла, что не ошиблась в нем. В его словах не было серьезности, но пока еще она этого и не ждала. Пока она искала на ощупь, а он был столь необходимым ей крючком.
Она пригласила его в расположенный позади дома сад и положила раскрытую книгу на ограду. Он склонился и полистал страницы. Такая книга стоит целое состояние, она, должно быть, переписана прямо с оригинала, а еще на полях есть комментарии Касалла — мелкий, не очень разборчивый почерк, буквы клонятся то в одну, то в другую сторону, как будто никак не могут выбрать направление.
Он спиной чувствовал ее взгляд. Как маленькие острые стрелы. Но у него бычья шкура, ее так легко не пробьешь.
— А вы ее читали? — спросил он, не отрывая глаз от страницы.
Услышав четкое «Да, конечно», кивнул. Естественно, она читала, ее пристрастие к книгам известно всем.
— Говорят, что вы считаете, будто на свете нет более безбожных мест, чем артистические факультеты, — снова голос у него за спиной.
— Кто вам такое сказал? — Ломбарди обернулся.
Удивительно, она до сих пор не замечала, что под темными локонами у него голубые глаза. Гармоничное лицо, такие лица называют греческими, с чертами, которые считались бы классическими, если бы не эти глаза, пронизывающие насквозь.
— Мой покойный супруг.
Все это время она сидела возле ограды. Он подошел и сел рядом. От его волос пахло розовой водой.
— Да, более безбожного места не существует. Если вы ищете Бога, то никогда не приближайтесь к артистическому факультету, где про Бога все говорят, но никто в него не верит.
— Вы ищете доказательства его существования.
Он засмеялся:
— Да, но мы их не находим.
— Это неправда. В этих книгах полно доказательств — онтологических, герменевтических, метафизических…
Он с улыбкой смотрел на нее. Она собирается беседовать с ним об онтологических доказательствах существования Бога? Ведь всего несколько дней назад, сразу после поминок, он прочитал в ее глазах нечто совсем иное. В тот раз она скорее выискивала несколько иные доказательства.
— Если вы хотите подарить мне книгу, я буду несказанно счастлив. Но сейчас мне все-таки пора идти, пока люди не начали болтать невесть что.
— Вы можете спокойно остаться, меня никто не осудит. Всем своим соседям я сказала, что придет магистр, чтобы взглянуть на книги моего покойного супруга.
Она думала, что все будет очень просто. Но он медлил. Неужели она все-таки ошиблась? Богобоязненным он наверняка не является, так что же может воспрепятствовать ему подняться к ней в комнату? Страх перед людскими пересудами? Возможно.
— Вы не обидитесь, если я все-таки пойду?
Она засмеялась. Нет, не обидится.
