— Да, все еще подозреваю.
— А Лаурьен? Разве не с таким же успехом преступником может быть он?
— Да, это тоже не исключено.
— Я этого не делал, — упрямо сказал Домициан. — А Лаурьен и мухи не обидит. Это же ни в какие ворота не лезет.
Штайнер молчал. Да, не лезет, но другой зацепки у него нет.
Сейчас, вечером, под окном было тихо и спокойно. Торговцы скотом ушли, но остался запах мочи, резкий, едкий. Тяжелые темные тучи подбирались к скользящему вниз солнцу. Заскрипела какая-то табличка, раскачиваемая поднявшимся вдруг ветром.
Софи замерзла. Холод окутал ее, словно вторая, стыло ледяная кожа. Пресвятая Дева, что я здесь делаю? Почему не изучаю какую-нибудь приличную профессию? Я слишком ленива? Слишком изнежена? Или слишком горда? Никогда в жизни женщине не позволят учиться на факультете, даже думать об этом смешно. Но я им покажу, на что я способна. Гризельдис уверяла, что это легкие и достаточно большие деньги. Только изредка, время от времени. А после каждого клиента — за книгу, она будет читать, пока буквы не полезут из глаз, потому что куда же им еще деваться? Оставаться в ней? Она не сможет найти им применения, хотя ей хочется всё знать. Откуда у нее эта фатальная жажда знаний?
И тем не менее она ответила Гризельдис: «Нет, это даже не обсуждается». Может быть, попробовать получить место переписчицы? От этой мысли она слегка успокоилась. Накинула плащ и спустилась вниз. Уже падали первые капли дождя. Софи постояла перед домом. Она не любила ходить по ночам одна, но сейчас ее ждала Гризельдис. Миновав сенной рынок, она вздрогнула. Нельзя ли ее проводить, поинтересовался веселый мужской голос. Сзади стоял Ломбарди. Берета у него на голове не было, и если бы не этот темный плащ, он походил бы на греческого бога. Дальше они пошли вместе.
— Есть новости про убийцу? — спросила Софи.
— Предположительно это студент или магистр артистического факультета. Кому бы еще пришла в голову мысль загадать нам философскую загадку!
— И как? Вы ее уже разгадали?
— Нет.
— Я слышала, Штайнер проверил плащи всех магистров. Наверняка это не прибавило ему новых друзей.
— О, — с издевкой произнес Ломбарди, — все сошлись во мнении, что он просто хотел избавить нас от подозрений. И это ему удалось.
— Да не могли это быть магистры, — пробормотала Софи, — они сидели все вместе в пивной. Один за всех, все за одного.
И вдруг дождь хлынул как из ведра, вся улица тут же оказалась в воде.
— Сюда! — закричал Ломбарди и схватил Софи за руку. Рядом находился трактир, дверь которого распахнулась от ветра, а хозяин как раз пытался ее закрыть.
Они сели на скамью и заказали вина. За окнами сверкали молнии и грохотал гром. Хозяин перекрестился. Многочисленные церковные колокола проснулись все разом. В окна хлестал град, а потом из-под двери потекла вода. Колокольный звон усилился, но его перекрывали раскаты грома. Буря снова распахнула дверь, и внутрь ввалилась толпа мужчин, стремящихся найти защиту от непогоды. «Молния ударила недалеко от церкви Святых апостолов!» — крикнул один, и вот уже в переулке показались бегущие стражники.
Поднялся переполох. Где-то якобы орды оборванцев ограбили золотых дел мастера, у которого градом выбило окна. На месте строительства собора обвалились леса, похоронив под собой двух проходивших мимо женщин. Тем временем трактир заполнился настолько, что протиснуться в него не смогла бы даже мышь. Но народ все прибывал и прибывал, хотя многих из этих мужчин хозяин до сих пор никогда и в глаза не видел. Он бы с удовольствием выставил их вон, но они грубыми голосами требовали пива и не выражали желания вылезать на растерзание потусторонних сил. Потом один из них схватил топор и приставил его к горлу хозяина: если он не принесет им пива немедленно, то тут же превратится в труп, а они ведь собирались даже заплатить, у них карманы просто набиты деньгами…
Софи хотелось уйти. Лучше дождь и гроза, чем подобное общество. Хозяин пулей полетел, чтобы принести пиво для парня, у которого в руках все еще поблескивало орудие смерти. Ломбарди встал и повел Софи через толпу прочь. Выйдя на улицу, они увидели, что совсем рядом, прямо перед женским приютом, в дерево попала молния.
Позже Софи даже вспомнить не могла, с чего все началось. Видимо, кто-то из мужчин, вывалившихся из трактира, схватил одну из приютских и принялся танцевать с ней прямо на улице. А потом вдруг вспыхнула драка. Софи оказалась в самом центре. В безотчетном страхе она прижалась к ограде, палки и сучья летали прямо над ее головой. Хотя дождь и загасил горящее дерево, оно вдруг упало. А потом Софи заметила рядом с собой парня, который пытался заставить женщину танцевать, а она, наверное, подумала, что настал Страшный суд, потому что вопила и отбивалась руками и ногами. И тут парень с хохотом обхватил своими сильными пальцами ее шею и сдавил. Женщина упала на колени, но он не отпускал свою жертву, давя со смертельным спокойствием все сильнее и сильнее. Все замерли и молча смотрели. И вдруг он упал. Мертвый. Свалился на землю, как будто в него тоже попала молния. А сзади стоял Ломбарди, зажав в руке нож, с которого капала кровь. Софи закрыла глаза.
— Он спас жизнь женщине! — закричали люди подбежавшему стражнику, который склонился над мертвецом.
Женщина хрипела и ощупывала след на шее — красные отпечатки рук, которые ее душили только за то, что она не хотела танцевать. У мертвеца — сейчас это было ясно видно — не хватало одного уха. Не тот ли это вор и убийца, которого уже давно разыскивают? Наверное, гроза выманила его из укрытия, обнадежив, что он сможет всласть пограбить. Но зачем такой тип заставлял эту женщину танцевать?
Софи открыла глаза. Труп все еще лежал на земле, а Ломбарди беседовал со стражником, спокойно и по-деловому. Стражник хотел узнать, откуда у него нож Он всегда берет его с собой, если выходит из дому в темное время суток Его зовут Зигер Ломбарди, он магистр семи свободных искусств, живет в схолариуме на Гереонштрасе. Стражник кивнул. При свете фонаря было видно, что все приютские собрались вокруг своей пострадавшей товарки, а та на трясущихся ногах подошла к Ломбарди и принялась благодарить. Он лишь улыбнулся.
День святого Иоанна прошел, желтые цветы завяли. Теперь на полях буйствовали маки и колокольчики, да и пшеница нынче уродилась. На песчаный берег накатывали легкие волны, в воде сверкали солнечные лучи. Ниже по течению на берегу стоял маленький домик там можно было перекусить. Штайнер проголодался, впрочем и выпил бы тоже с удовольствием. Издалека он увидел насаженные на вертела рыбины, жарящиеся над огнем.
Иорданус уже ждал Штайнера. Он тоже пришел пешком, правда по другому берегу, а от причала сюда без малого час ходьбы, поэтому ступни у него просто горели. Штайнер заказал жареную рыбу и пиво. А потом посмотрел на усталого, измученного Иордануса и улыбнулся. На противоположном берегу раскинулся распаренный жарой город.
— Я старею, — заявил Иорданус, снимая башмаки. — Состояние такое, как будто я совершил паломничество в Сантьяго-де-Компостела. А ведь всего-навсего прогулялся по берегу, к тому же половину пути проехал в лодке.
— Если мы будем постоянно корпеть над книгами, то вообще забудем, как выглядит этот мир, господин магистр, — пошутил Штайнер.
— А разве мы еще не забыли? Иногда на диспутах меня посещает мысль, что мы заплутали в мечтах и фантазиях. Вот это… — он показал на окружающие поля, — это же реальная действительность. Вы способны обработать поле? По-настоящему? Посеять зерно, а потом собрать урожай?
Штайнер покачал головой:
— Нет. Я не крестьянин. Да и вы тоже. Так уж случилось, что кто-то обрабатывает поля природы, а кто-то — поля духа.
— Может быть, первое лучше, — пробормотал Иорданус.
