Заплакал Заяц. И ускакал вперевалочку прочь.
А Хома дальше пошёл, удивляясь странному Зайцу, который до слёз правды не любит.
Тут навстречу старина Ёж семенит.
— Здравствуй, старая колючка! — приветливо помахал ему Хома. — У тебя, как я погляжу, ножки слишком короткие. Ты уж лучше не шагай, а шариком катись!
Ёж озадаченно уставился на него:
— Ты же всегда говорил, что у меня замечательные ноги!
— Врал я, — сказал Хома. — Всегда врал.
От изумления Ёж так и сел бы на хвост, да хвоста у него нет. Почесал бы от недоумения лапкой затылок, да уколоть её побоялся. Остался он на тропинке с разинутым ртом.
Заявился Хома к лучшему другу Суслику:
— Привет, дылда!
И вольготно развалился на хозяйской охапочке сена. Мягкой, из пахучего клевера.
— Ну? — требовательно сказал он.
— Чего — ну? — оторопел Суслик.
— Угощай гостя, жадина!
— А кто недавно говорил, что я добрый, что я хлебосольный? — обиделся «жадина». — То и дело хвалил!
— Врал я, — небрежно ответил Хома. — То и дело врал. Тоже мне хлебосольный добряк! Я ж тогда просто подлизаться хотел — вдруг что-нибудь вкусненькое дашь на добавку.
— Ах, вот ты какой!
— Да не меньше тебя жадный. А ещё злой и глупый. Завистливый и вздорный. И даже не маленький, а короткий, — перечислил Хома свои недостатки. — Ну, и так далее.
И пытливо на хозяина смотрит.
— Ну, это ты слишком, — вконец ошалел Суслик. — Конечно, в твоих словах есть и правда. Есть она. Но не такой же ты плохой!
— Ты ещё не знаешь, кайой я плохой, — и Хома широко развёл лапами. — Во какой! Если б ты знал, каков я на самом деле, ты бы со мной и здороваться перестал.
Ужаснулся Суслик:
— Так далеко у тебя зашло?..
— Ох, как далеко! Я настолько плохой, что мне от этого даже самому плохо, — резал правду в глаза Хома. — Хуже не бывает. Поверь. Уж я-то себя как облупленного знаю.
— И что на тебя накатило? — беспокойно приложил Суслик ему ладошку ко лбу.
— A-а, заметил. Накатило на меня, набежало, нашло, наехало! Надоело врать, понимаешь? Надо хоть перед самим собой честным быть!
— Перед самим собой — это ладно, — немедленно одобрил Суслик. — Но перед другими-то зачем?
Подумал Хома. Поразмышлял.
Чувствует, что лучший друг в чём-то прав. Но не во всём, пожалуй.
— Значит, о себе говори, что хочешь? — усмехнулся он. — А про других, значит, врать надо?
— Зачем уж так впрямую?
— Я по-иному не могу. Я хомяк прямой и говорю всё, что есть, напрямую. Кривые дорожки теперь не по мне! Не видно, что ли, по мне?
Помолчал Суслик и сказал:
— Видно.
— Вот видишь! — засиял Хома, довольный.
— Видеть-то я всё вижу, да не всё одобряю.
— Но ты так и не ответил, надо ли врать о других? Тебе о тебе хотя бы.
— Врать не врать, но ведь и… — помялся Суслик, — и приукрасить меня слегка можно. А?
— Тебя как ни приукрашивай, всё равно ты страшный. Шея длинная, глаза навыкате, пятнистый, как лягушка. Глаза б мои на тебя не смотрели!
— Не ври! — прикрикнул Суслик. — И на меня наговариваешь, и на себя! Сам страшила, — внезапно сказал он, — на себя посмотри!
— Мне на себя смотреть — противно, — упрямо ответил Хома. — Посмотрел я на себя в лужу по пути, аж отшатнулся. Урод из уродов! Даже лужу от меня передёрнуло. Так и зарябило!
— Надо бы тебя к доктору Дятлу сводить, — встревожился Суслик.
— Веди. Я и ему правду в глаза врежу!
Пошли они в рощу Дятла искать.
Нашли наконец.
Дятел, как всегда, очередное дерево от жучков-точильщиков лечил.
— Здорово, носатый! — крикнул Хома.
— Привет, сутулый! — откликнулся Дятел.
— Я-то?
— Ты-то!
— А знаешь, почему у дятлов сотрясения мозга не бывает?
— А не знаешь, почему у хомяков ума нет? — не остался в долгу Дятел.
— Почему? — невольно спросил Хома.
— По той же причине! — свысока ответил Дятел. С берёзы.
— По какой? — тут же пристал к Хоме любопытный Суслик.
— По какой — по такой! — обиженно ответил Хома. — Мозгов нет! Или мало!
— Особенно у хомяковг, — подчеркнул Дятел.
— Грубиян ты, а не доктор, — в сердцах сказал Хома.
— От грубияна и слышу.
— Уши прочисти, долгонос!
— А ты рот вымой, кривляка!
— Я ещё не завтракал. Отчего рот мыть? — изумился Хома.
— От грубости, — метко заметил Дятел.
— Теперь понял, Хома, чем ты заболел? — восхитился Суслик точностью доктора Дятла. — Грубый ты, а не правдивый. Слышал медицинское заключение?
— А может, я правдивый грубиян! — гордо скрестил лапы на груди Хома.
— Таких не бывает, — покачал головой на берёзе Дятел. — А вот грубияны, которые своё нахальство за правду выдают, — такие встречаются.
— Значит, я ещё и нахал? — съязвил Хома.
— А то кто же!
— Так ведь я и о себе, что хочешь, говорю!
— Да ты это нарочно говоришь, а сам желаешь, чтоб тебе возразили.
Ухмыльнулся Хома:
— Ну, а чего ж тогда ты мне не возражаешь? Я плохой, злой, грубый! Ну-ка, возрази попробуй на мою чистую правду.
— Запросто. Ты — небольшой и симпатичный. Слегка ленивый, в меру умный. Скорее, смелый, чем трусливый. Не очень жадный. И сердце у тебя доброе.
— И лёгкие у меня тоже хорошие. Можешь не простукивать, — смущённо пробурчал Хома. Вдруг стало стыдно ему. Нахалу и грубияну.
Но и легко стало. Когда знаешь, чем заболел, сразу легче становится.
— А ты… А Вы, — поправился Хома, — очень умный, знающий и красивый. Такой разноцветный: чёрный, белый, красный. Особенно красное охвостье Вам к лицу!
Теперь и доктор Дятел засмущался от похвалы и даже скрылся в дупле.
