— Всё? — снова обернулся он.
— Мало, — отозвался невидимый Суслик.
Но, наконец, и он, вероятно, устал.
Хома опять крикнул:
— Хватит?
И в ответ раздалось:
— Ладно!
Затем послышалось хлюпанье воды. И показался плот. Суслик преспокойно плыл на нём вдоль бережка, легонько отталкиваясь шестом.
— Устал я за тобою идти, умаялся, — невозмутимо сказал он изумлённому Хоме.
— Хорош друг! — только и вымолвил Хома.
— Сам же вызвался пойти впереди, — оправдывался Суслик. — Залезай и рули! — внезапно прикрикнул он. — А то мне коряги мешают. Нечего прохлаждаться!
Весело с ним, Сусликом. Очень!
Но и то заметим, что без него бы Хома до конца ручья — вернее, до начала — не доплыл. Да и вообще бы в путь не отправился, хотя его и влекли к себе дальние путешествия.
Ручей сужался, сужался — и кончился.
Под конец путешествия пришлось оставить плот в надёжном, скрытом месте. А дальше друзья зашлёпали босиком по мелкой воде. Настолько мелкой, что даже и шмелю окунуться негде.
Но вот что самое удивительное. Оказалось, весь ручей вытекал не откуда-нибудь, а из… старого глиняного кувшина.
Хома и Суслик ахнули. Волшебный кувшин!
Он лежал на боку, наполовину занесённый песком, а из него переливчато падала на мшистый камень струйка прозрачной холоднющей воды. За много-много лет крохотный водопадик выбил в камне глубокую ямку. В ней фонтанчиком клубились крохотные песчинки.
Поглядели друзья на кувшин. Переглянулись. И невольно потупились, потому что об одном и том же подумали.
— Такой бы кувшин домой взять, — не сразу сказал Суслик. — Горлышко заткнуть, и всегда у тебя вода свежая.
А Хома помолчал и буркнул:
— Ручей пропадёт.
И тут нежданно-негаданно, как в сказке, на кувшин взобрался маленький, но рослый Муравей. Тот самый, — коричневый. Их Муравей!
— Привет, друзья! — тоненько сказал он. — Говорил же, встретимся? А я как раз на днях в гости к вам собирался.
— Так далеко? — удивились они, сами не свои от радостной встречи. — Какой шустрый!
А затем…
Тут, пожалуй, долго пришлось бы рассказывать о том, как он им свой муравейник издали гордо показывал, как на поляну со спелой земляникой весело водил, как неохотно провожал их обратно к плоту и загрустил на прощание.
Муравей слышал тот разговор Хомы и Суслика про кувшин. Но ничего не сказал им о том, что положили его здесь давно — для красоты. И чтобы родник за ним не размывало, конечно.
И о том, что у кувшина дна нет, — тоже ничего не сказал Муравей. Зачем? Пусть так и думают, что он волшебный. Без этого жить неинтересно.
А домой путешественники благополучно вернулись. С таким-то рулевым!..
Как к Хоме дядюшка пришел и ушел
Вернулся однажды Хома с Дальнего поля домой. А у него в норе какой-то пожилой хомяк сидит. Плечистый. Усатый.
— Что, не узнаёшь? — усмехнулся незнакомец. — Здорово я сдал? Постарел?
— Здравствуйте, — поздоровался растерянный Хома. — Да нет, вы не старый ещё.
Хома и правда не узнавал незваного гостя.
— Внешность обманчива, — снова усмехнулся неизвестный.
— Да только… не ваша, — внимательно приглядывался к нему Хома. — Неужели? Дядюшка! — ликующе вскричал он.
— Ну, здравствуй, племянничек! — Дядюшка резво вскочил и так крепко обнял Хому, что у того косточки затрещали. — Есть силёнка?
— Есть, есть! — смеялся Хома. — Отпусти!
Дядюшка хотел жизнерадостно подбросить его, но низкий потолок помешал.
Наконец он отпустил племянничка и весело сказал:
— Чего не угощаешь дорогого гостя?
— Ой! — засуетился Хома. — Тут у меня и зёрна, и горох, и орехи. Что тебе лучше дать?
— Мне лучше — всё! — великодушно заявил дядюшка.
У него оказался завидный аппетит. Горох ел, орехами заедал. Орехи крушил, корешками закусывал. Так молотил, что любо-дорого посмотреть!
— Что, удивляешься? — промычал дядюшка с набитым ртом. — Проголодался немножко с дороги.
— Я другому удивляюсь, — радовался Хома. — Откуда тебя принесло?
— Ты, небось, слышал, что я в норе утонул?
— Ну да! Я тогда на ручье был, а мальчишки все норы водой заливали — по всему лугу!
— Выплыл, — кратко ответил дядюшка.
— А что я Суслику говорил? Мой дядюшка в воде не утонет!
Он забыл, что Суслику не совсем то говорил. Но какая разница? Главное, дядюшка жив. Вот он сидит!
Долго рассказывал дядюшка о своих похождениях. О том, как его тогда мальчишки схватили, как на базаре продали, как он долго в неволе жил, как наконец убежал. И про то, как любимого племянника нашёл. Свет не без добрых зверей — направили. И вообще, хомяк хомяка видит издалека!
— Теперь я всю оставшуюся жизнь, — развалился дядюшка на мягкой постели Хомы, — отдыхать буду. Я это заслужил.
Хома не придал значения его роковым словам. И напрасно. Когда над собою шутят, частенько нешуточную правду говорят.
Дядюшка целый месяц шутил про отдых. И всерьёз отдыхал.
Он всё время отсыпался. После лёгкого сытного завтрака, после тяжёлого обильного обеда, после долгого плотного ужина. Да и ночью спал сладко. Больше он ничего не делал. И меньше — тоже.
Даже пальцем шевельнуть не хотел, чтобы пополнить быстро исчезающие припасы. Говорил, что достаточно настрадался в неволе. Она, мол, его и расслабила. Приучила к бесконечному отдыху и трёхразовому питанию.
Он и гулять не выходил. Заявлял, что «там» его никуда не выпускали. А от вредной привычки трудно избавиться с непривычки.
Даже воды из ручья не хотел принести.
— Пусть лучше от жажды помру, — говорил, — а не пойду. Я хозяин своему слову!
А таким капризным оказался. То одно подай, то другое принеси! А иногда и всё вместе: одно и другое. И даже третье.
А если что не по нему, называл Хому лентяем и лежебокой. Хорошо, хоть не наказывал — в угол не
