истинности того, во что ни капли не верит сам, но ведь работа журналиста, рекламщика, режиссера, да много кого как раз и состоит в том, чтобы как можно лучше выполнить эту задачу.
В первые минуты он говорил медленно, с трудом — давно не проводил бесед, да и обстановка была необычной, но затем разошелся, и стало легче. Кирилл забыл о страданиях и боли, сопровождавших каждое движение, о дремлющих где-то в глубине сознания жутких видениях.
Для начала Кирилл вспомнил то, что уже рассказывал на Яблоневой — про Отца, Первый Свет и про отделившегося от него Демиурга, завистливого и могущественного творца мира, во власти которого и находится человечество. Поведал про души, заточенные в материи частички бессмертного сияния, что с каждым воплощением становятся все тусклее и тусклее.
— Это что, я многа раз жыл? — удивленно спросил Вартан, почесывая кудлатую голову.
Поверить в это ему было труднее всего.
Парень с ружьем и женщина слушали молча, но Кирилл чувствовал их жадное внимание, и понимал его: привычная картина мира, обычные ценности рухнули, открыв нечто непознаваемое, а значит жуткое и опасное, и нужно срочно закрыть пробоину, придумать объяснение тому, что произошло, или лучше, чтобы не напрягаться, найти того, кто все растолкует.
Спасет от страха и тревоги, даст надежду на лучшее.
— Христос пришел выкупить некоторых, освободить одних, спасти других. Он выкупил тех, кто чужой, сделав их своими. И он отделил своих, тех, кого он положил залогом по воле своей. Он положил душу свою, когда пожелал… — вещал Кирилл, рассказывая о миссии первого и сильнейшего пророка, настоящего Сына Божьего, посланного в этот мир сострадательным Первым Светом, чтобы указать другим его детям дорогу к спасению.
Он старался говорить проще, не «грузить» слушателей, но понимал, что это для них все равно сложно.
— Так это чо, типа, новое христианство? — спросил парень с ружьем.
— Христианство не бывает новым или старым, оно бывает истинным или ложным. — Кирилл покачал головой. — Как сказал апостол Филипп: если некто спускается в воду, выходит оттуда, ничего не получив, и говорит «я — христианин!», то он взял имя в долг. Но если он получил Дух святой, он имеет в качестве дара имя, и тот, кто получил дар, у него не отбирают его, тот же, кто получил его в качестве долга, тот лишается его… — Кирилл вдруг осознал, что не слышит больше храпа — сосед проснулся, и на одного слушателя стало больше. — За первым пророком явились другие, и имена некоторых из них угодили в людскую память — Мани, Сын Вдовы, проповедовавший в Персии, Святой Франциск, Сеид Али-Мохаммед, попытавшийся извлечь лучшее и истинное из всех религий. Демиург и его отражения-архонты, раздраженные тем, что власть над миром уплывает из их рук, давали могущество своим ставленникам, призванным еще крепче привязать человечество к материи.
Кирилл умолк.
— Всё, достаточно, — сказал он, чувствуя, что выдохся.
Заболела голова, напомнили о себе синяки и раны, и как-то особенно мерзко задергало в животе.
— Э, ы что нам дэлат? — немного растерянно осведомился Вартан.
Он наверняка полагал, что Сын зари за полчасика объяснит ему все тайны мироздания, научит творить чудеса, ну а заодно подскажет, как вытащить его отсюда и самим не пострадать.
— Жить и ждать, — выдохнул Кирилл. — Это иногда так много…
Парень с ружьем что-то спросил, тюремщик ответил, затем они поспорили — похоже, насчет того, не стоит ли попытаться бежать сейчас, прихватив с собой узника, или это слишком опасно.
Сознание уплывало, Кирилл соображал все хуже и хуже.
Женщина бросила единственную фразу, и на этом разговор закончился. А потом они ушли.
— Слышь, брателло, — прилетело из тьмы хриплое, — это было круто!
Кирилл не ответил, но улыбнулся — похвала эта оказалась неожиданно приятной, и неважно, кто ее озвучил. Затем подал голос второй сосед, начавший бурчать по поводу того, что ему мешают спать, и пришел сон, заполненный мерцающими вспышками и раскатами грома, похожими на смех.
И в нем Кириллу было до ужаса стыдно. Он понимал, что за вранье угодит в ад, на вечные муки. И муки эти рисовались до тошноты знакомыми — «камера» за решеткой, железное ведро в углу и являющиеся каждый день экзекуторы с инструментами, один повыше, лобастый, с глазами навыкате, другой пониже, смуглый и со шрамом над губой.
Ночь выдалась тихой, сырой и прохладной.
Серега перемещался по тому, что когда-то было городом, а ныне представляло из себя помесь руин с лесом, тем скользящим, бесшумным шагом, каким выучился ходить на Кавказе. Двигался он неравномерно, менял направление, время от времени замирал, чтобы сбить с толку возможного врага, а заодно оглядеться и прислушаться.
Когда добрался до условного места, тучи разошлись, и стало немного светлее.
Осторожно прошел мимо стены старой школы и выглянул из-за угла — вот она, пристройка, где Дина должна оставить сообщение.
Увидев, как во мраке кто-то шевельнулся, он немедленно залег и лишь потом разглядел, что это сидящая на корточках девушка.
Неужели она сбежала? Или это ловушка, и ее раскрыли?
Серега знал, где находятся «казармы» женских бригад, и рядом с каждой они выбрали укромное место. Куда бы Дина ни угодила, она будет знать, где положить листки с информацией о делах в коммуне. Понятно, что первым делом ее обыщут, но блокнот и карандаш вряд ли отберут.
А днем всегда найдется возможность поместить письмо куда надо.
Девушка ушла три дня назад. Вчера бывший десантник ходил на разведку, обошел, а точнее обполз на брюхе все места, где работали женщины, и выяснил, куда зачислили Дину. Дважды чуть не попался бывшим соратникам, но оба раза успел спрятаться.
Сегодня еще до рассвета он проник в самое сердце коммуны и устроил «наблюдательный пункт» на верхнем этаже углового дома на Советской площади, прямо над хозяйственным магазином. Отсюда он мог видеть всю площадь и ее ближайшие окрестности, почти ничем не рискуя.
Это здание майорские вояки проверили давно и внутрь более не совались.
Целый день Серега просидел на одном месте, наблюдая, запоминая и стараясь не шевелиться без особой необходимости. Выяснил много интересного, а едва стемнело, осторожно выбрался и отправился забирать послание от Дины.
И неожиданно наткнулся на нее саму.
Серега полежал какое-то время, пытаясь определить, нет ли рядом засады, но никого не увидел и не услышал. Затем двинулся вперед, ползком, не приподнимаясь, точно очень большая и толстая змея.
— Тихо, — шепнул он, оказавшись рядом с девушкой.
Та вздрогнула.
— Ты что здесь делаешь, рога и копыта? — осведомился бывший десантник, все еще ожидая, что сейчас заорут «Бросай оружие!» или сразу начнут палить, если хотят убить предателя, а не взять в плен.
— Тебя жду, уяснил? — голос Дины прозвучал сердито.
— А что, это, как бы сейчас по ночам можно выходить? — спросил он удивленно.
— Официально — нет, но многие девчонки на свидания бегают, и меня вот отпустили. Под честное слово, так что я должна к рассвету вернуться. — Она вздохнула. — Представляешь, я встретила посланника сегодня! В церкви!
— Не тараторь. — Серега поморщился. — Говори по порядку. Что ты там делала?
Он видел сегодня, что храм на Бекетова вроде бы функционирует, что туда ходят люди, даже в сумерках, с факелами, но заглянуть внутрь и послушать, что там творится, не мог.
Из рассказа девушки стало ясно, что Дериев добыл где-то пару батюшек и решил перековать коммуну на православный лад. Обязательными стали молитвы трижды в сутки, всех раз в несколько дней гоняют на принудительные богослужения, а желающие могут еще ходить на обычные.
