Ароматы кофе

Я неуверенно пробую на зуб одно. Она права — это вкусно: чистый вкус неразбавленного кофе.

— К тому же тебе пора просыпаться. — Она делает паузу. — Вот что я придумала. Я решила, что мы должны убить Ибрагима. Это единственный выход.

— Как такое возможно?

— Ты должен нанять башибузуков. Наемных убийц. Они его убьют, и мы с тобой сможем быть вместе.

— К несчастью, ты куплена под залог. Он в пустыне мне про это сказал. Даже если он умрет, его кредиторы тебя заберут в счет долга.

Фикре сверкнула глазами.

— Как я его ненавижу! — Она снова бросилась на постель. — Когда это все кончится, надо сделать так, чтоб мир перестал быть таким!

— Мало тебе наших забот… — пробормотал я.

Фикре потянулась, провела рукой мне по щеке:

— Теперь, когда у меня есть ты, когда есть все это, я хочу жить! Чтобы быть с тобой.

— Я что-нибудь придумаю, — пообещал я.

Снова все та же успокоительная ложь.

Глава сорок седьмая

«Едкий» — вызывается горечью, сменяющей сладость в основной модуляции вкуса.

Тед Лингл. «Справочник дегустатора кофе»

В ночной тишине раздался вопль.

Кику тотчас поняла, что это не крик человека, наступившего на змею или поранившего руку пестиком, растирая зерна маиса. Это даже не был крик от боли. То был крик человека, пытавшегося — отчаянно и сбивчиво, — поведать другим, что произошло что-то ужасное.

Кику бросилась вон из своей хижины. По тропинке со стороны лагеря белых людей шла, спотыкаясь, Алайа, одной рукой прикрывая грудь, другую прижимая ко рту, будто вот-вот задохнется.

Кику вместе с другими женщинами, услышавшими шум, подхватили ее и провели в одну из хижин. Мало-помалу все узнали, что произошло. К Алайе подошел мужчина, но ей он был неинтересен — или, вернее, интересен самую малость, только чтоб согласиться пойти с ним в его хижину. Он сказал, что у него есть для нее подарок, и, правда, он протянул ей ожерелье. Но Алайа не хотела давать ему то, что он от нее хотел, тогда он ее ударил, и повалил на землю, а потом взял то, что хотел, силой.

— Что это был за мужчина? — спросила Кику. — Тот, который сделал с тобой это?

— Винията Анантан, — прошептала Алайа.

Это был бригадир из тамилов. Это все намного осложнило. Работники боялись бригадира куда больше, чем массу Крэннаха или массу Уоллиса. Только бригадир мог определить человека на легкую работу, скажем, с мотыгой, или на тяжелую, скажем, двигать поваленные деревья. Бригадир мог исподтишка огреть палкой по ногам, если решал, что кто-то не слишком усердно трудится. Бригадир мог урезать жалованье, если кто-то не сделает то, что тот приказал.

Кику понимала, если деревенские теперь не выступят все вместе, то жизнь для всех станет невыносимой. Он пошла к себе в хижину, отыскала свою палку сикквее.

Сикквее была у каждой женщины: она передавалась от матери к дочери, едва дочь переставала быть девочкой. Сделана была палка из платана, женского дерева. У каждой женщины была палка из платана. Это был знак того, что все они связаны между собой. Когда Кику принимала роды или варила травы от лихорадки, она стучала своей палкой по лбу больного, чтобы показать, что не только свою собственную мудрость вкладывает, но еще и мудрость сикквее, через которую перетекала сила всех женщин, кому она принадлежала раньше. Просто держать эту палку уже придавало силы — не мужской силы, чтоб поднимать большие камни и бороться, а женской силы, такой, чтобы выжить. С этим даром силы, правда, приходила и ответственность. Если какой женщине срочно требовалась помощь, все что ей требовалось, это взять свою палку, выйти из своей хижины и крикнуть. Было это нечто вроде сигнала тревоги; каждая женщина, услыхав крик, обязана была оставить свои дела, выйти и к этому крику присоединить свой.

Кику коснулась лба своей палкой, вбирая ее силу. Потом вышла наружу и прокричала:

— Интала Ааийаа дхагейтее? Дочь женщины, слышишь ли ты?

На миг стало тихо. Но вот со стороны одной из хижин прозвучал ответный крик:

— Одуун на гахее! Я слышу!

— Я слышу! — прокричал и другой голос.

Со всех сторон сбегались женщины. Все кричали, что слышат призыв сикквее. Они окружили Кику с Алайей, встав к ним спинами, и, воздев свои палки, нараспев повторяли призыв:

— Интала Ааийаа дхагейтее? Интала Ааийаа дхагейтее? — пока все женщины деревни не выбежали на зов.

Мужчины столпились вокруг, покачивая головами.

Шум утих, так как все ждали, что скажет Кику. Она собиралась с мыслями: важно, чтобы вся деревня поняла, что все это очень важно.

— Саафу больше нет, — начала Кику. — Сперва осквернили наш лес. Мы слышали голоса иных мужчин у костра, что это доброе дело, что белые люди могут показать нам, как обуздать лес с топором в руках. Но вернет ли это саафу? Саафу — это наша общая жизнь с лесом, когда мы с ним на равных.

Кое-кто из слушателей закивал, но за заслоном окружавших ее женщин Кику было видно, что молодых мужчин она не очень убедила.

— Сейчас напали на сестру мою Алайю, — продолжала Кику. — Сегодня Алайа. Завтра это будет жена или дочь кого-то из вас. И поэтому вы должны сказать белому человеку, что мы больше не станем на него работать. Вместо того, чтобы учить нас своим недобрым делам, пусть сперва поучится у нас, как понимать саафу. А пока женщины перейдут ручей.

«Перейти ручей» — это были ритуальные слова. Это означало, женщины перестанут участвовать в жизни деревни. Не будут ходить за детьми, готовить пищу, жить с мужьями, пока не установится порядок и мир.

Кику повела женщин в джунгли, вон из деревни. Когда женщины проходили мимо, Тахомен встал и торжественно произнес:

— Без женщин погаснет огонь. Мы, мужчины, должны сделать все, чтобы вернуть саафу.

Возвратившись из Харара, я застал плантацию в состоянии смуты. Похоже было, что африканские работники учинили нечто вроде забастовки. Тамилов это не затронуло, поэтому угрозы для нормального ведения хозяйства не представляло. Однако Гектор стремился восстановить порядок как можно скорее.

— Понятно, что этот малый не должен был так поступать. Но случай подоспел как раз вовремя. Надо показать этим людям, что главное не их слюни, а дело.

Организовали судилище. Перед ним предстал с пристыженным видом тамил, и на глазах у всей деревни он признался в содеянном. За это с него был взят штраф размером в четыре рупии.

— Ну вот, — сказал Гектор, оглядывая собравшихся жителей деревни. — Все и уладилось. Все могут вернуться к своей работе.

Даже после того, как его слова были переведены, жители деревни не тронулись с места.

— Теперь-то к’ого черта, Джимо? — гаркнул Гектор.