Немного посовещавшись с местными, Джимо сообщил, что местные хотят, чтоб штраф выплатили им, а не суду.
— Исключено, — отрезал Гектор, делая отрицательный жест. — Это не в правилах правосудия.
— И еще они хотят, саа, чтоб того человека отправили отсюда, — тихо сказал Джимо.
— Что-о? И речи быть не может! Он выплатил штраф. Что они, не соображают, что вопрос исчерпан?
Похоже, так оно и было. Даже когда рассерженный Гектор распустил судилище, деревенские работать отказались.
— Отыщите-ка мне девчонку, — раздраженно бросил Гектор.
И Алайа была к нему приведена, и ей было приказано пожать тамилу руку, чтобы показать, что она на него не в обиде. Девушка молча стояла, опустив глаза, не желая протягивать руки. И когда тамил взял ее неподатливую кисть и потряс ею, негодование у наблюдавших за этим жителей деревни, казалось, даже возросло.
— Это уже переходит всякие границы. — Поднявшись, Гектор, с грозным видом шагнул в гущу жителей деревни. — Правосудие свершилось, — грозно бросил он. — Если вы не будете работать, я порву с вами контракт. — Взяв кирку, он сунул ее в руку Алайи. — На, бери! — Та неохотно взяла кирку. — Теперь пошла! Иди, работай!
Никто не двинулся с места.
— Джимо! — рявкнул Гектор. — Пороть!
— Саа?
— Двенадцать ударов кнутом. Потом выбери кого-то из парней, всыпь ему того же.
Джимо подал знак двум тамилам, те подошли и держали Алайю с двух сторон, пока Джимо хлестал ее кнутом по плечам и спине. Алайа кричала, но вырваться не пыталась. Когда ее отпустили, она упала на колени. Тамилы вытянули из толпы какого-то малого, выволокли его за руки в центр, будто тащили упиравшегося танцора принять участие в общем веселье. Этот тоже получил двенадцать ударов кнутом. За ним последовал другой…
— Гектор! — не выдержал и запротестовал я. — Ради Бога, послушайте! Нельзя же их всех пороть!
— Разумеется, можно. — Он повернулся ко мне: — Роберт, это ваша плантация. Если вы не способны поддерживать дисциплину, можете немедленно отправляться на родину. Как вы сумеете поддерживать порядок в мое отсутствие, если не желаете показать им, кто хозяин?
Завидев наше препирательство, Джимо переводил взгляд с меня на Гектора, ожидая дальнейших указаний.
— Ну что, Роберт? Как вы поступите? Будете вы их наказывать? Или вы знаете лучший способ? — не отставал Гектор.
Я колебался. Разумеется, Эмили бы ответила, что знает лучший способ, она бы, при необходимости, даже встала между карателем и его жертвой. Но что я знал о работе на плантации? Гектор явно рассматривал любые колебания с моей стороны просто проявлениями слабохарактерности. И в действительности я полагался на его опыт, осваивая как и что делать.
— Ну, ладно, — произнес я с тяжелым сердцем. — Если надо пороть этих жалких скотов, порите.
— Давай, Джимо!
Джимо, подняв свою палку, опустил ее на спину наказуемого; он не особо усердствовал, отвешивая надлежащее число ударов. Когда подошел к очередному, тот вскинул руки вверх, словно покоряясь, бормоча что-то.
— Говорит, саа, что работать будет, — доложил надсмотрщик.
Толпа звучно выдохнула — этот странный звук уже в большей степени выражал страх, чем гнев.
— Так, — Гектор обратился к жителям деревни: — Кто следующий? Ты — будешь работать? Ты? А ты? Отлично.
Сопротивление было сломлено. Похоже было, что жители деревни поняли, что слабый мятеж с их стороны не способен противостоять резкой атаке Гектора. Мне было их даже жаль.
Через две недели, думал я, я снова окажусь в Хараре. Только об одном были мои мысли. О Фикре.
После подавления забастовки Гектор произвел некоторые нововведения. Круглые хижины местных жителей были снесены и ровная поляна, на которой они прежде стояли, была расчищена для просушивания кофе. Местных поселили в сооруженные длинные деревянные бараки, наподобие тех, что были у тамилов: всех мужчин в один, и женщин отдельно в другой. Так что, сказал Гектор, теперь не будет больше ни африканцев, ни индусов, только работники плантации.
Через пару дней после этого я обнаружил в нашей хижине сплетенный из травы предмет. Он напоминал тех куколок из кукурузных листьев, которые плели в моем детстве крестьяне в пору урожая. Но в эту фигурку был вплетен один из шнурков Гектора, а тельце было проткнуто тонкой деревянной щепочкой, похоже, обломком прута.
Глава сорок восьмая
Как только смог, я вернулся в Харар. Но когда Фикре пришла в дом купца, на лице ее я прочитал страх.
— Бей приехал, — сказала она, скользнув через порог.
— Сможешь задержаться?
— Нет. Слишком опасно. Но я должна была тебя повидать. Он собирается продать меня.
— Что?
— Он потерял деньги с последним своим грузом. Теперь не сможет заплатить за купленный кофе. Сказал, что, когда ехал по пустыне, все раздумывал, продать — не продать, думал и плакал. Когда мне рассказывал об этом, рыдал. Сказал, что любит меня, что мысль продать меня для него невыносима. Но, говорит, другого выбора у него нет.
— И что сказала ты?
— Сказала, мне все равно, кто меня купит, — презрительно бросила она. — Рабыня есть рабыня.
— Не уверен, Фикре, что в данный момент разумно его злить.
— Он передо мной выставляется, будто не мерзавец. Почему я должна ему потакать?
— Но это значит, тебя отсюда увезут…
Она глухо рассмеялась:
— Нет, не значит!
— Иначе быть не может.
— Послушай, Роберт, — произнесла Фикре отчетливо, словно втолковывая ребенку. — Прежде чем меня продать, меня должна осмотреть повивальная бабка. Любой покупатель будет на этом настаивать. И тут все обнаружится. И тогда, конечно же, меня должны будут убить, если только я их не опережу.
— Ты не должна убивать себя.
— Лучше так, чем иначе. По крайней мере, сама выберу, когда умереть. Теперь мне пора идти. Ты поцелуешь меня?
— Ты не должна умирать, — сказал я, отрываясь от нее губами, но не отнимая рук. — Никто не должен умирать. Обещаю, я что-нибудь придумаю.
Глава сорок девятая
