Та женщина уходит, в комнате тихо. Кику и так не слишком понимает речь белых людей, но их молчание — новая загвоздка. В языке галла много разных видов молчания, от неловкой паузы до многозначительной тишины, но Кику тотчас понимает, что вот эта здешняя тишина игривого свойства.
— Сегодня вечером собрание, — начинает мужчина. — Боюсь, мне придется на нем присутствовать, но я подумал… если вы не слишком утомитесь… может быть, согласитесь сопроводить меня туда в качестве гостьи?
— А по какому поводу собрание?
— Гомруль.[52] — Он разводит руками. — Необходимо найти способ провести билль через Палату лордов. На данный момент землевладельцы дали понять, что они заблокируют всякую попытку урегулировать ирландский вопрос.
— Я с удовольствием пойду, Артур.
— Правда? Вам не будет скучно?
— Мне это чрезвычайно интересно, — заверяет она его. — А будет ли там сэр Генри?
Мужчина кивает:
— Он основной оратор.
— Тогда я с нетерпением буду ждать вечера. Говорят, он блестящий оратор. И вообще мне будет приятно сопровождать вас.
За спиной Кику слышит безутешное рыдание массы Уоллиса.
Но вот масса Уоллис тяжелеет, а облики людей в комнате становятся ярче. Пора улетать. Кику чувствует, как
Вернувшись в целительную хижину, масса Уоллис погружается в глубокий сон. Кику произносит заклинания, благодарит зар за их помощь, желая им благополучной дороги обратно, туда, откуда они явились. Затем берет заточенную иглу дикобраза и осторожно погружает ее сначала в пепел ибоги в очаговой яме, затем подносит к ритуальным знакам на груди массы Уоллиса. Острие пронзает кожу: от серой, еще чуть ядовитой золы кожа вспучивается и твердеет по проколотым точками контурам рисунка, и это означает вступление массы Уоллиса в свой возрастной клан.
Пока масса Уоллис спал, Кику отправилась искать Тахомена.
— Тут у меня мысль пришла, — робко произнесла она.
Он знал ее слишком хорошо, чтобы поверить, будто одной мыслью все и ограничится.
— Говори.
— Хорошо бы Алайе побыть при массе Уоллисе служанкой.
Тахомен был изрядно озадачен:
— Алайе? Почему Алайе?
— Потому что она самая красивая из молодых женщин.
— Ты хочешь, чтобы она разделила с ним постель?
Кику отрицательно покачала головой:
— Думаю, масса Уоллис сейчас слишком для этого слаб, но когда красавица рядом, то и поправиться легче. Да и ей будет занятие.
Тахомен устремил взгляд вдаль, продолжая прикидывать про себя. От Кику всего можно было ожидать, но тут выдала такое, прямо голова кругом.
— Если Алайа все же станет прислуживать белому человеку, — сказал Тахомен, — я не найду ее, если захочу к ней.
— Но по счастью у тебя есть и другая жена.
— Значит, копье Байаны уже не будет торчать у твоей хижины?
— Копье Байаны… — многозначительно произнесла Кику, — не так прямо и не так далеко бьет, как ему хочется думать.
Тахомен хохотнул:
— По-твоему, мужчина так наивен, — сказал он, — и один взгляд на хорошенькое личико может снять с него порчу?
— Хочешь сказать, я глупость предложила? — взъершилась Кику.
— Конечно, нет, — поспешно ответил Тахомен. — Просто наивность, а это уж дело совсем другое.
— Гм, — уже мягче произнесла Кику. — Конечно, мужчины наивны, ну и женщины тоже, если уж на то пошло.
— Да? Что же вам, женщинам, нужно?
— Нам нужно… — Кику помедлила. — Чтоб не спрашивали, что нам нужно.
— Ой, избавь меня от своих загадок, старая женщина, — ворчливо сказал Тахомен.
Она с силой пихнула его в плечо:
— Меньше болтай о старости! Не такая уж я старуха, вот если опять начнешь ходить ко мне в хижину…
— То что?
Она мотнула головой:
— Ну, скажем, лес пообещал мне кое-что.
— Да? — сказал Тахомен.
Кику видела, что он понял, и еще она видела, что он не станет все портить лишними словами, на это она и надеялась. И поняла, что за это самое и любила его: было такое в нем, он соображал, чего говорить не надо.
Глава шестьдесят первая
Ухаживание имеет странный вид, в значительной мере потому, что происходит в преддверии общих выборов. Активность политической кампании в полном разгаре: листовки пишутся, печатаются, заправляются в конверты, доставляются к каждой двери; посещаются собрания, организуются дебаты, выстраивается лоббирование, проходят встречи с избирателями… Обстановка захватывающая, но они редко оказываются вдвоем, разве что на несколько минут. Он — генерал, а она — из рядового состава. Нежные чувства Артура проявляются в мягком осведомлении, не слишком ли много она работает, и он настоятельно убеждает других добровольцев дать ей возможность немного передохнуть в данный момент в его обществе. Ее хрупкость превращается в их отношениях в удобный миф: немое напоминание о ее слезах тогда, в его кабинете, о полученном в дар платке, надушенном одеколоном «Трамперс»…
Окружающим становится ясно, что они прекрасно понимают друг друга. Его рыцарство, его галантность сосредоточены только на ней. Если во время публичного выступления он говорит о Беззащитности, его глаза ловят ее взгляд в толпе слушателей. Если он говорит о Роли Женщины, именно этой женщине дарит он свою улыбку. Если говорит о Либералах и Семейной партии, то с такой серьезностью смотрит на нее, что она не может одержать улыбки и вынуждена опустить глаза из опасения: что если, глядя на нее, может улыбнуться и он.
О Роберте Уоллисе она не вспоминает. Ну а если и вспоминает — ведь как бы ни старалась она, но временами просто невозможно заставить себя о нем не думать, — то исключительно с негодованием, оно
