очередного похода в Святую землю. Филипп IV поддержал идею на словах, но практически ничего не сделал для ее осуществления. Королевские управляющие на местах не спешили проводить официальную инвентаризацию захваченного имущества и земель. Они продавали, сдавали в аренду, эксплуатировали богатства ордена по своему усмотрению. Климент V отчаялся добиться справедливости и исполнения договоренностей, которые были достигнуты в Пуатье в мае – июне 1308 года.
Процесс продолжался много лет. Папа и король торговались, дело переплеталось с судебным следствием в отношении покойного папы Бонифация VIII, которого смертельно оскорбил в свое время де Ногаре. Филипп требовал осуждения Бонифация, снятия отлучения со своего министра, Климент отказывался сделать это, резонно полагая, что осуждение предыдущего папы нанесет удар по самому институту понтификата. В спорах об этом рождались взаимные уступки в другом процессе – по делу тамплиеров. Так или иначе, надежды храмовников на Святой престол оказались тщетны. 12 августа 1308 года Климент V специальной буллой «Творя милосердие…» постфактум утвердил репрессии французской короны против тамплиеров, хотя и порекомендовал королевским тюремщикам как можно мягче обходиться с попавшими под арест рыцарями. Другая булла, обнародованная 30 декабря 1308 года, предавала отлучению всех, «какого бы положения они ни были, не исключая епископского преосвященства», кто помогал тамплиерам советом или поддержкой. Это был ясный сигнал членам епархиальных комиссий – как следует поступать с подследственными.
Еще в августе 1308 года небольшая папская группа, составленная из влиятельных кардиналов, посетила замок Шинон, где содержались высшие руководители ордена Храма, включая Великого магистра. На сей раз, в отличие от декабря 1307 года, он снова признался в различных неблаговидных поступках. Что послужило причиной этих повторных признаний, неизвестно. Возможно, Жака де Моле напугали возможностью быть осужденным светским судом за повторное впадение в ересь, пообещав при этом, что церковь спасет орден. Впрочем, не исключено, что показания, данные в Шиноне де Моле, де Пейро и другими были наполовину выдуманы самими кардиналами по требованию короля и его советников. На это указывает поведение Великого магистра во время допроса папской комиссией в 1309 году. Услышав о своих же собственных показаниях в Шиноне, он был в совершенном смущении, просил уточнить кое-что в присутствии тех кардиналов, которые говорили с ним в том замке, намекал на наказание за лжесвидетельство… Можно предположить, что кардиналы, мягко говоря, неточно передали слова магистра в Шиноне либо обещали, что эта информация записывается «не для протокола» или будет использована как-то иначе – по крайней мере, не во вред де Моле. Возможно, уже немолодой магистр просто был сломлен двухлетним заключением и плохо помнил, кому, что и когда он говорил, когда признавался, а когда отказывался от своих показаний. В это тем более легко поверить, что, по свидетельству современников, Жак де Моле не отличался особой образованностью и изощренностью в полемике. Этот рыцарь мог быстро запутаться в хитросплетениях судебной процедуры того времени.
Итак, в конце лета 1308 года была создана та самая папская комиссия, в обязанности которой входило рассмотрение дела ордена в целом. В ее распоряжении был объемный документ, содержавший 127 статей обвинения, которые и следовало проверить. Согласно намерениям Климента, папские уполномоченные, входившие в комиссию, должны были вести расследование, заседая в разных городах Франции. Для этого папа назначил архиепископа Нарбона (в качестве председателя комиссии), епископов Байе, Манда и Лиможа с шестью другими духовными лицами. Эта разъездная комиссия королю не понравилась, и он повелел, чтобы расследование велось в Париже. Хотя почти все члены папской комиссии были ставленниками Филиппа, именно король чинил наибольшие препятствия ее работе. Заседания комиссии начались 8 августа 1309 года в монастыре Сент-Женевьев – то есть лишь через год после того, как папа санкционировал ее деятельность. Любопытно, что в первые полторы недели, несмотря на все требования, приглашения и папские энциклики, никто из тамплиеров не предстал перед комиссией, чтобы дать показания по делу и защитить свой орден. По всей видимости, королевские тюремщики, продолжавшие по договору с папой выполнять свои функции, вовсе не спешили отпускать от себя даже на час своих заключенных.
Но адвокаты у ордена Храма все же появились. Любопытна история одного из тамплиеров, решившихся выступить в свою собственную защиту и в защиту всей организации. Его звали Понсар де Жизи. Представ перед папской комиссией, он решительно заявил, что все предыдущие признания сделал, поскольку не мог более терпеть ужасных пыток. То же самое он предположил и в отношении своих братьев по ордену. Однако королевские чиновники достаточно искусно справились с этим свидетелем своих собственных злодеяний. Они ознакомили членов комиссии с письмом, которое Понсар де Жизи действительно отправил папе еще до того, как попал под арест. Последний был смущен, говорил, что письмо написано в порыве гнева от оскорбления, которое ему нанес казначей ордена Храма. Но это не исправило ситуации.
Согласно письму Понсара, братьям ордена запрещалось принимать участие в сборе пожертвований во время мессы, держать детей над купелью во время крещения и ночевать под одной крышей с женщиной. Всякого, кто нарушит эти запреты, бросали в темницу. Если это заявление Понсара де Жизи еще можно было счесть простым недовольством суровой дисциплиной ордена, то остальные обвинения были куда более серьезны. Так, например, магистры и приоры, принимавшие в орден братьев и сестер, после того, как эти сестры давали обет покорности, целомудрия и бедности, якобы лишали их невинности. Для магистров самым обычным делом было даже принуждение к сожительству девиц «определенного возраста, которые думали, что вступают в орден для спасения души своей». У этих сестер потом рождались дети, и магистры принимали этих детей в члены ордена, хотя по Уставу прием незаконнорожденных запрещен. На самом же деле вступить в орден могли даже воры и убийцы, «если у них водились денежки». Приоры местных отделений ордена торговались с новыми братьями по поводу платы за вступление, а это значит, что многие братья виновны были в грехе симонии и заслуживали отлучения от церкви. К тому же приоры были еще и клятвопреступниками, ибо заставляли новичков клясться всеми святыми, что никаких взяток при вступлении в орден они не давали. Если же кто-то из братьев раздражал того или иного приора, тот давал взятку командору провинции, который мог отправить «виновного» за море. Тех, кто покидал орден, насильно возвращали. Среди тамплиеров нередки были ссоры и распри… Хотя Понсар де Жизи и утверждал, что большая часть всего, что было написано в этом доносе, фальсификация, доверие к нему со стороны комиссии было серьезно подорвано.
Несмотря на это, к началу мая 1310 года уже почти шестьсот тамплиеров пришли к решению защищать орден, полностью отрицая истинность вырванных у них в начале следствия признаний, сделанных либо перед инквизиторами в 1307 году, либо перед епископами в 1309 году. Тамплиеры надеялись, что их поверенными в деле защиты ордена будут его высшие руководители. Но те, предали своих людей, отказываясь брать на себя защиту, ссылаясь на неграмотность, и более всего уповали на то, что их личные дела будут рассмотрены Папой Римским. Тогда храмовники выбрали своими поверенными двух авторитетных тамплиеров: Пьера де Болонья, прокуратора ордена при папском дворе, и Рено де Провена, приора Орлеана.
31 марта 1310 года пришедшим к нему судебным клеркам Пьер де Болонья заявил, что тамплиеров необходимо освободить, чтобы они имели возможность по-настоящему защищать свой орден и присутствовать на готовящемся
Вьенском церковном соборе лично. Сделанные же ранее признания нельзя считать основой для обвинений по адресу ордена, поскольку все они – и это совершенно очевидно – лживы и «делались под воздействием смертного ужаса после тяжких пыток, которым подвергались многие тамплиеры, а если кого- то из них и не пытали, то все равно угрожали пыткой и показывали, как пытают других, чтобы они видели, как те говорят то, чего от них добиваются их мучители». Другие были совращены посулами и лестью. Все это делалось настолько открыто и настолько хорошо всем известно, что правду уже не скроешь. Так говорил адвокат ордена.
На следующий день выступил перед судьями и Рено де Провен, который пошел дальше Пьера де Болоньи. Будучи искусным правоведом, приор Орлеана указал на многочисленные нарушения судебной процедуры, умело сыграл на тонкостях юридической практики того времени.
Без сомнения, можно утверждать, что де Болонья и де Провен сделали практически все от них зависящее, чтобы дать ордену шанс на реабилитацию. Положение первого из них, правда, осложнялось тем, что в ноябре 1307 года во время первых допросов в Париже он признал, что отрекался от Христа и
