Самопрославления, глубинную потребность в котором испытывает [современный человек], он теперь ищет в любимом человеке. Этот человек становится божественным идеалом, согласно которому строится жизнь. Духовные и нравственные потребности сосредотачиваются на нем одном5.

Беккер не говорит, что все стремятся к любви ради ощущения своего «Я». Многие обращаются не к романтическим отношениям, а ищут космическую значимость скорее в работе и карьере:

[Порой] на работу возлагается обязанность оправдать его. Что значит это «оправдание»?.. Он воплощает в жизнь фантазии об управлении жизнью и смертью, судьбой6.

Но все это лишь готовит почву для непрерывных разочарований:

Никакие отношения между людьми не могут выдержать [это] бремя божественности… Если ваш партнер – это ваше «все», тогда любые недостатки в нем представляют для вас серьезную угрозу… Об этом ли мы мечтаем, возводя любимого человека на пьедестал? Мы хотим избавиться… от своего чувства ничтожности… знать, что наша жизнь не была напрасной. Мы хотим не чего-нибудь, а искупления. Незачем добавлять, что люди не могут дать его7.

О том же самом говорит и Кьеркегор. Каждый человек должен найти хоть какой-нибудь способ «оправдать свое существование» и избавиться от всепоглощающего страха, что «он ни на что не годится». В более традиционных культурах ощущение ценности и идентичности дает исполнение долга перед родными и служение обществу. В современной индивидуалистической культуре мы обращаемся к личным достижениям, к положению в обществе, к своим талантам и личным взаимоотношениям. Перечень возможных оснований для построения идентичности бесконечен. Одни обретают свое «Я» благодаря власти, другие – благодаря одобрению окружающих, третьим его дают самодисциплина и контроль. Но так или иначе, идентичность строится на чем-нибудь8.

Личные последствия греха

Определив грех таким образом, мы видим несколько способов, которыми грех разрушает человека как личность. Идентичности, обособленной от Бога, присуща внутренняя нестабильность. Без Бога наше чувство значимости может внешне быть крепким и прочным, но это не так – оно способно улетучиться в один миг. Например, если я строю свою идентичность на том, что я хороший отец, у меня нет истинного «Я» – я всего лишь отец, и не более. Если с моими детьми что-нибудь случится, если я не справлюсь с родительскими обязанностями, от «меня» ничего не останется. Богослов Томас Оден пишет:

Предположим, мой бог – секс, мое физическое здоровье или демократическая партия. Если я обнаружу, что чему-либо из перечисленного грозит серьезная опасность, я буду потрясен до глубины души. Невротическое чувство вины усилится от того, что я поклонялся конечным ценностям… Предположим, я ценю свою способность учить и ясно излагать мысли… Если понятная коммуникация стала для меня абсолютной ценностью, мерилом для всех остальных моих ценностей, тогда [в случае неудачи] на меня обрушатся невротические угрызения совести. Горечь приобретает характер невроза и усиливается, когда кто-нибудь или что-нибудь встает между мной И моей абсолютной ценностью9.

Когда что-то угрожает нашей идентичности, мы не просто тревожимся – нас парализует страх. Когда мы теряем идентичность ввиду чужой ошибки, то не просто возмущаемся, но становимся заложниками горечи. Когда причиной становится наша собственная ошибка, мы ненавидим или презираем себя за нее до конца жизни. Но только если в основе нашей идентичности находится Бог и Его любовь, мы можем, как утверждает Кьеркегор, отважиться на что угодно и вынести все.

Невозможно избежать чувства неуверенности, сторонясь Бога. Даже если мы уверяем: «Я не стану строитьсвоесчастье или значимость ни на чем и ни на ком», – на самом деле мы уже строим его на личной свободе и независимости. И если она окажется под угрозой, мы опять останемся без своего «Я».

Идентичность, в основе которой нет Бога, неизбежно приводит к опасным формам зависимости. Когда мы придаем благам абсолютный характер, мы приобретаем духовную зависимость. Когда мы черпаем смысл жизни в нашей семье, работе, каких-либо достижениях, не относящихся к Богу, они порабощают нас. Мы вынуждены иметь их. Блаженный Августин говорил, что наши привязанности расположены не в том порядке. Известно его высказывание, обращенное к Богу: «Не знает покоя сердце наше, пока не успокоится в Тебе». Когда мы пытаемся обрести окончательный покой в чем-нибудь другом, наши сердца приходят в расстройство. Блага, которые порабощают нас, – действительно блага, которые заслуживают, чтобы их любили. Но когда сердечные привязанности становятся чрезмерными, наша жизнь входит в такую колею, что почти перестает отличаться от жизни при наркотической зависимости. Как и при любой зависимости, мы отрицаем степень, в которой нами управляют «заменители божества». Чрезмерная любовь создает беспорядочное, неуправляемое страдание при разладе, связанном с предметом наших самых заветных мечтаний и надежд.

Еще будучи пастором на своем первом месте службы, в церкви Хоупвелла, Виргиния, я беседовал с двумя прихожанками. Обе были замужем, у обеих мужья оказались плохими отцами, у обеих сыновья- подростки доставляли все больше неприятностей в школе и были не в ладах с законом. Обе женщины сердились на своих мужей. Я давал им советы и беседовал, в числе прочего, о проблемах неразрешенной горечи, а также о том, как важно прощать. Обе женщины, согласившись, стали стремиться к прощению. Но достичь его удалось только женщине, у которой муж заслуживал большего осуждения, а сама она была менее религиозна. Другой обрести прощение так и не удалось. Эта загадка не давала мне покоя несколько месяцев, пока однажды у этой женщины не вырвались слова: «Если мой сын покатится по скользкой дорожке, вся моя жизнь пойдет прахом!» В своей жизни на первое место она поставила счастье и успех сына. Потому и не смогла простить10.

Строя свою жизнь на чем-либо, помимо Бога, мы страдаем не только в том случае, если наши заветные желания не сбываются, но и в том, если они исполняются

В книге «Всюду Пасха. Мемуары» Дарси Стайнке вспоминает, как она, дочь лютеранского священника, отошла от христианской веры. Переселившись в Нью-Йорк, она увлеклась посещением клубов, у нее появилась сексуальная одержимость. Она написала несколько романов. Тем не менее ее не покидало беспокойство и чувство неудовлетворенности. В середине книги она цитирует Симону Вейль, подводя итог главной проблеме своей жизни. «Выбирать можно лишь между Богом и идолопоклонством, – писала Вейль. – Тот, кто отвергает Бога… поклоняется чему-либо в мире, уверенный, что не усматривает в предмете поклонения ничего особенного, но на самом деле наделяет его свойством божественности»11. Жизнь, в центре которой не стоит Бог, ведет к пустоте. Строя свою жизнь на чем-либо, помимо Бога, мы страдаем не только в том случае, если наши заветные желания не сбываются, но и в том, если они исполняются. Мало кому из нас удается осуществить свои самые смелые мечты, следовательно, легко жить с иллюзией, что будь вы преуспевающим, богатым, популярным или красивым, о чем всегда мечтали, вы были бы спокойны и счастливы. Но не все так просто. В своей рубрике вVillage VoiceСинтия Хаймел вспоминает, какими были ее нью-йоркские знакомые еще до того, как стали знаменитыми кинозвездами. Одна стояла за прилавком с косметикой вMag’s,другой продавал билеты в кинотеатре, и так далее. Когда к ним пришел успех, все они стали более раздражительными, одержимыми, несчастными и неуравновешенными, чем в те времена, когда изо всех сил пробивались наверх. Почему? Хаймел пишет:

Добавить отзыв
ВСЕ ОТЗЫВЫ О КНИГЕ В ИЗБРАННОЕ

0

Вы можете отметить интересные вам фрагменты текста, которые будут доступны по уникальной ссылке в адресной строке браузера.

Отметить Добавить цитату