и обрушил в пустой кубок водопад вина, как будто вычурно опрокинув бутылку высоко над её головой улучшил его вкус. С доведённой до совершенства непринуждённостью, слуга отступил. В конце концов, в Осприи отступление — фирменное блюдо. От последней затяжки лишь перестали трястись её руки, ничего более.
Поэтому она молила чтобы бездумное, похабное, вырубающее пьяное забытьё навалилось и уничтожило отчаяние.
Она блуждала глазами по самым богатым и самым бестолковым гражданам Осприи. Если приглядеться как следует, банкет дошёл до края визгливой истерии. Чересчур много пьют. Чересчур быстро говорят. Чересчур громко хохочут. Ничто так не сбивает планку как надвигающееся неотвратимое уничтожение. Одно утешенье в грядущем разгроме Рогонта в том, что изрядное число этих придурков вместе с ним лишатся всего. — Вы уверены, что мне надо здесь присутствовать? — пробурчала она.
— Ну кто-то же должен. — Рогонт зыркнул вбок на сущую девчонку, графиню Котарду Аффойскую. Без особого воодушевления.
— Доблестная Лига Восьми, похоже стала Лигой Двух. — Он придвинулся ближе. — И, чтобы быть полностью искренним, я гадаю, а что если для меня ещё не слишко поздно из неё выйти. Печальная истина состоит в том, что у меня иссякли почётные гости.
— Выходит я укрепляю ваш увядший авторитет в качестве пугала?
— Совершенно верно. Вдобавок весьма очаровательного. А все эти россказни о моём увядании, всего лишь непристойные сплетни, я вас уверяю. — Монза не нашла в себе сил даже на то, чтобы рассердиться, не говоря уже о развеселиться, и лишь утомлённо фыркнула.
— Вам надо что-нибудь съесть. — Он указал вилкой на её нетронутую тарелку. — Вы выглядите исхудавшей.
— Меня мутит. — Так, а ещё правая рука настолько болит, что она едва-ли удержит нож. — Меня постоянно мутит.
— Серьёзно? Что-нибудь съели? — Рогонт вилкой отправил в рот мясо, со всем смаком человека, которому осталось протянуть отсилы неделю. — Или что-нибудь сделали?
— Может это просто из-за общества.
— Я бы совсем не удивился. Моя тётя Сефелина постоянно перечила мне. Она была весьма склонной к тошноте дамой. Вы в некотором смысле напоминаете мне её. Острый ум, великие задатки, железная воля, но желудок слабее, чем можно было ожидать.
— Простите за разочарование. — Известно мёртвым, она достаточно разочаровывала саму себя.
— Меня? О, в точности наоборот, уверяю вас. Мы таковы, что никто не сотворён из камня, ведь так?
Если бы. Монза набрала в рот побольше вина и насупилась на кубок. Год назад к Рогонту у неё не было ничего кроме презренья. Она помнила как они с Бенной и Верным издевались — что он за трус, что за вероломный сюзник! А теперь Бенна мёртв, Верного она убила и прибежала искать убежища у Рогонта, как капризное дитя у богатого дядюшки. У дядюшки, который на этот раз не мог защитить даже самого себя. Её взгляд помимо желания притянуло к концу длинного стола справа, где в одиночестве сидел Трясучка.
Жестокая правда, что её от него тошнило. Просто стоять рядом с ним требовало усилий, не то что к нему прикоснуться. И дело было далеко не только в уродстве его изувеченного лица. Она навидалась уродств с лихвой, и натворила сама тоже с лихвой, и без проблем могла хотя бы притворяться, что её это не напрягает. Дело было в молчании, когда прежде она не могла его заткнуть. Их разделяло множество долгов, уплатить которые ей было не под силу. Она смотрела на скособоченный, мёртвый глаз и вспоминала его шёпот: такой была бы ты. И она знала, что была бы. Когда они разговаривали, он больше не произносил речей ни о правильных поступках, ни о том, чтобы начать новую жизнь. Может ей стоило наслаждаться победой своих доводов. Она над ними крепко потрудилась. Но все её мысли были лишь о том, что ей достался человек идущий дорогой добра, а она каким-то образом взяла и превратила его в стремящееся ко злу создание. Она не только прогнила сама, но и портила всё, к чему прикасалась.
От Трясучки ей худо, и само осознание омерзения вместо положенной благодарности ещё более усиливало дурноту.
— Я напрасно трачу время, — прошелестела она, в основном своему бокалу, нежели кому-то другому.
Рогонот вздохнул. — Мы все такие. Просто проживаем поганые дни до нашей бесславной смерти, стараясь, чтобы она пришла в наименее ужасном обличье.
— Мне пора уходить. — Она попыталась сложить перчаточную руку в кулак, но на этот раз боль лишь ослабила её. — Найти способ… Найти способ разделаться с Орсо. — Но она так устала, что с трудом нашла в себе силы это вымолвить.
— Месть? В самом деле?
— Месть.
— Если вы оставите меня, я стану сокрушаться.
Она вряд-ли смогла бы заставить себя потрудиться следить за речью. — За каким чёртом тебе меня хотеть?
— Мне, вас хотеть? — Улыбка Рогонта на мгновение слетела. — Я больше не могу уползать, Монцкарро. Скоро, возможно завтра, настанет великая битва. Та, что решит судьбу Стирии. Что может быть ценнее совета одного из величайших стирийских воинов?
— Погляжу, найду ли я такого для вас, — пробормотала она.
— И у вас много друзей.
— У меня? — Никто из ныне живых не шёл ей на ум.
— Простой народ Талинса всё также вас любит. — Он вскинул брови на присутствующих. Некоторые всё также недружелюбно сверлили её взглядами. — Конечно, здесь популярности меньше, но это только подтверждает правило. Злодей для одного, герой для другого, как-то так.
— В Талинсе меня считают погибшей, да и вообще им до звезды, — наврядли ей не до звезды самой.
— Напротив, мои агенты в процессе выработки чёткой гражданской позиции на случай вашего триумфального оживления. Расклеенные на каждом перекрёстке листовки опровергают версию герцога Орсо, обвиняют его в покушении и гласят о вашем неминуемом возвращении. Народу глубоко не до звезды, поверьте, в них кипит та бездонная страсть, что простонародье порой питает к великим личностям которых они никогда не видели и не увидят. На худой конец всё это настроит их против Орсо в дальнейшем и создаст ему трудности у себя дома.
— Угу, политика? — Она опустошила бокал. — Хилые подвижки-то, когда у ваших ворот война.
— Все мы стараемся продвинуться настолько, насколько можем. Но и на войне и в политике вы по прежнему котируетесь, вас хотят заполучить. — Его улыбка вернулась обратно, шире чем когда бы то ни было. — Вдобавок, разве нужна какая-то дополнительна причина мужчине, чтобы держать под рукой прекрасную и обаятельную женщину?
Она угрюмо скосила глаза. — Отъебитесь.
— Когда прижмёт, так и сделаю. — Он прямо взглянул на неё в ответ. — Но лучше бы мне кто-нибудь помог.
— Вы выглядите почти также злобно, как я себя чувствую.
— А? — Трясучка отвёл ненавидящий взгляд от счастливой парочки. — А-а. — С ним разговаривала женщина. — О. — Она смотрелась очень здорово, настолько, что казалось её окружает сияние. Тут он заметил, что сияние окружает все предметы. Он нажрался в говно. Всё же она казалась отличающейся от остальных. Ожерелье красных камней на длинной шее, белое, свободно надетое платье, подобно тем, что носили в Вестпорте чёрные женщины, хотя она была бледнее снега. В том как раскованно она стояла не было ничего натянуто-неискреннего. А в улыбке было что-то открытое. На мгновение он чуть не улыбнулся вместе с ней. Первый раз за всё это время.
— Здесь есть свободное место? — Она говорила по стирийски с акцентом Союза. Чужая, как и он.
— Вы хотите присесть… со мной?
