приближении нарезали боевые песни, выдували медный рёв, и лязг позади неё сливался с фальшивящим подношением от следующего ансамбля самоучек, образуя бестолковый, убойный, патриотичный грохот.
Похоже на триумф после победы в Светлом Бору, только она стала старше и ей ещё больше ничего не хотелось, брат вместо того, чтобы греться в лучах славы, гнил в грязи, и старый враг Рогонт стоял за ней вместо старого друга Орсо. Наверное к такому итогу в конце концов-то и приходит история. Поменять одну ушлую сволочь на другую — вот и всё на что ты можешь надеяться. Они пересекли Плачущий Мост, Монетный Мост, Мост Чаек — нависшие изваяния морских птиц злобно глазели на ползущее мимо шествие, бурые воды Этриса лениво взбалтывались под ними. Каждый раз, когда бы она не обогнула угол, на неё обрушивался очередной вал хлопков и приветствий. Очередной вал тошноты. Сердце бухало молотом. Каждую минуту она ждала, что сейчас её убьют. Мечи и стрелы кажутся более уместными, чем цветы и добрые пожелания, и, естественно, гораздо более заслуженными. Агенты герцога Орсо, либо его союзников из Союза, либо сотен других, испытывающих к ней глубокую личную неприязнь. Блин, да если бы она стояла в толпе и увидела какую-то бабу на коне в таком виде, она б убила её просто из принципа. Но Рогонт должно быть постарался, распуская слухи. Талинский люд любил её. Или любил её образ у себя в голове. Ну или их заставили себя так вести.
Они нараспев скандировали её имя, и имя её брата, и имена её побед. Афьери. Каприл. Мусселия. Светлый Бор. Высокий Берег. В их числе и броды Сульвы. Она гадала, понимают ли они, чему рукоплещут. Селениям где можно было проследить её путь по оставленным телам. Голове Кантайна, сгнившей на вратах Борлетты. Кинжалу в глазнице Хермона. Порубленному на части Гоббе — в подземельях под их ногами его растащили крысы. Мофису и его служащим, с их отравленными книгами, отравленными пальцами, отравленными языками. Зарезанному со своими гуляками у Кардотти Арио. Ганмарку и его перебитой охране. Свисающему с колеса Верному. Расколотой об пол голове Фоскара. Возу трупов. О ком-то из них она не жалела, о ком-то ином — да. Но ни один не казался стоящим хвалы. Она скорчила рожу весёлым лицам в окнах. Может вот она, разница между ней и этими людьми.
Может им просто нравятся трупы, до тех пор пока они не их собственные.
Она оглянулась через плечо на своих так называемых соратников, но едва ли нашла в них утешенье. Великий герцог Рогонт, предстоящий король, улыбался толпе посреди кучи бдительных гвардейцев, мужчина, чья любовь продлится ровно настолько, насколько она будет приносить ему пользу. Трясучка, сверкающий стальной глаз, мужчина, который от её нежного прикосновения превратился из жизнерадостного оптимиста в увечного убийцу. Коска подмигнул ей в ответ — наименее надёжный союзник и самый непредсказуемый враг на всём свете, и он по прежнему мог в любой миг превратиться в любого из них. Дружелюбный… кто знает, что творится там, за его безжизненными глазами?
Далее ехали остальные выжившие предводители Лиги Восьми. Или Девяти. Лироцио Пурантийский, изящно напомаженные усы, проворно проскользнул обратно в рогонтов стан после кратчайшего из альянсов с Орсо. Графиня Котарда, её бдительный дядя никогда далеко от неё не отходит. Патин, первый гражданин Никанте, с императорской осанкой в рваном крестьянском рубище. Хоть он и отказался разделить битву у бродов, но зато явно не прочь разделить победу.
Здесь были даже представители тех городов, что она разорила служа Орсо — граждане Мусселии и Этреи, хитроглазая племянница герцога Кантайна, что в одночасье оказалась герцогиней Борлетты, и судя по виду, сугубо наслаждалась впечатлениями.
Непросто приспособиться к людям, в ком она так долго видела врагов, и по выражениям их лиц, когда те встречались с ней глазами, им было не проще. Она — паук, которого им пришлось терпеть у себя в чулане, чтобы он их избавил от мух. ну а когда с мухами покончено — кому понравится паук на блюде с салатом?
Она отвернулась обратно. Защипало потные плечи. Надо попытаться смотреть вперёд и не оглядываться. Они проезжали вдоль бесконечного изгиба береговой линии моря, сверху носились гагары, кружили, выкликали. Весь путь в носу стоял тот гнилой солёно-острый привкус Талинса. Мимо судоверфей, недостроенных остовов двух огромных линейных кораблей, стоящих на скатах как скелеты двух выбросившихся на берег и разложившихся китов. Мимо канатчиков и парусинщиков, пилорам и морилен, медников и ковальщиков цепей. Мимо бескрайнего и вонючего рыбного рынка, пусты его облупленные прилавки, тихо в его рядах. Наверное в первый раз с тех пор как победа при Светлом Бору опустошила дома и заполнила улицы пьяным от веселья людом.
Позади ярких скоплений представителей рода людского, здания усеивали объявления, как всегда было в Талинсе примерно со времён изобретения печатного станка. Старые торжества и победы, предупреждения, подстрекательства, вопли патриотизма, бесконечно заклеиваемые всё новыми и новыми. Последняя партия несла на себе женское лицо — строгое, честное, прекрасно холодное. Монза с болезненным переворотом кишок осознала, что подразумевалось её лицо. Под ним жирными буквами напечатано: Сила, Отвага, Слава. Орсо однажды сказал ей, что ели достаточно часто провозглашать ложь, то можно превратить её в правду. и вот здесь она, её лицемерная харя, повторяется снова и снова, рвано и сикось-накось прилеплена на просоленные стены. На следующем облупленном фасаде другой набор плакатов, отвратно нарисованных и смазанно напечатанных, изображал её, неуклюже воздевшую меч, снизу пояснение: Никогда не сдадимся, Никогда не уступим, Никогда не простим. Сверху на кирпиче прерывистыми буквами в человеческий рост красной краской выведено одно простое слово:
Месть.
Монза сглотнула, стало ещё более неуютно, чем раньше. Дальше, мимо бессчётных причалов, где рыболовецкие, прогулочные, торговые суда всевозможных форм и размеров, всех осенённых солнцем народов, пошевеливались на волнах огромной бухты. Паутину такелажей сплошь облепили моряки. Все хотят видеть, как Талинская Змея забирает этот город себе.
как происходит то, чего так боялся Орсо.
Коске было хорошо и вольготно.
Жарко, но с блистающей поверхности моря дул успокоительный бриз и одна из вечнорастущего легиона новых шляп надёжно укутывала тенью его глаза. Опасно, в толпе наверняка сидел не один навострившийся убийца, но на этот раз в пределах лёгкой досягаемости имелось несколько куда более ненавидимых мишеней, чем он сам. Глоток, глоток, глоток — голосок пьяноты в его голове, естественно, никогда не затыкался насовсем. Но теперь он стал скорее сварливым шепотом, чем истошным воплем, и приветствия совершенно определённо помогали заглушить его.
Кроме приглушённого запаха водорослей, всё то же самое, что было в Осприи, после его знаменитой победы в Островной Битве. Когда он возвышался в стременах во главе колонны, внимая аплодисментам, вздымая руки и крича 'Прошу, не надо!', что означало 'Ещё, ещё!' Сама великая герцогиня Сефелина, рогонтова тётка, была той, кто нежилась в отражённых от него лучах славы, всего лишь за какие-то дни до попытки его отравить. Всего лишь за какие-то месяцы до того как ход войны повернулся против неё и её саму отравили. Вот она, стирийская политика. От этого он лишь не секунду задумался — зачем же он в неё влез.
— Меняется обстановка, стареют люди, вместо одних лиц появляются другие, но рукоплескания всё те же — сильные, заразительные и так недолги.
— У, — буркнул Трясучка. Похоже это стало основной фразой северянина, но Коску она вполне устраивала. Несмотря на периодические попытки измениться, он с несоизмеримо большим удовольствием предпочитал говорить, а не слушать.
— От Орсо меня, конечно же, всегда воротило, но в его падении для меня удовольствия мало. — В торце боковой улицы, пока они проезжали рядом, можно было рассмотреть вознёсшуюся статую приводящего в трепет Талинского герцога. Орсо фанатично покровительствовал скульпторам, предоставляя им себя в качестве натуры. С лицевой стороны возвели леса, и сейчас люди облепили его лицо, ликовали и колошматили молотками его суровые черты. — Так за секунду и походя откидывают вчерашних героев. Прямо как откинули меня самого.
— Походу ты закинулся обратно.
— В точности моя мысль! На всех несёт потоком. Смотри как они приветствуют Рогонта и его союзников, ещё на днях самую презренную мразь на лице мира. — Он указал на трепещущие листки,
