— Мне не надо, — сказал Трясучка, прислонившись к стене и сложив на груди руки. Он стал гораздо опасливее относиться к гостеприимству, с тех пор как познакомился с Морвеером.
— Мне тоже, — сказала Монза.
— Располагайтесь. — Витари налила себе какого-то напитка и села, закинув одну длинную ногу на другую. Носок её чёрного сапога покачивался вперёд-назад.
Монза заняла единственный оставшийся стул, слегка сморщившись, пока на него усаживалась.
— Саджаам сказал, ты решаешь вопросы.
— И что же вам двоим необходимо сделать?
Монза мельком глянула на Трясучку, и в ответ он пожал плечами. — Я слышала, что в Сипани едет король Союза.
— Так и есть. Похоже, король вбил в голову, что является величайшем государственным деятелем эпохи. — Витари широко улыбнулась, показывая два ряда здоровых, острых зубов. — Он собирается принести Стирии мир.
— Он серьёзно?
— Ходят слухи. Он собирает конференцию, чтобы обсудить условия соглашения между великим герцогом Орсо и Лигой Восьми. Он заставил приехать всех их вождей — во всяком случае тех, кто выжил — в первую очередь Рогонта и Сальера. Он заставил старого Соториуса играть роль хозяина, здесь на — по замыслу нейтральной — земле Сипани. И он заставил выехать своих шурьёв, чтобы говорить от имени их отца.
Монза вытянула вперёд шею, живо, как сарыч у мёртвой туши. — И Арио и Фоскара?
— И Арио и Фоскара.
— Они собираются выработать условия мира? — спросил Трясучка, и вскоре пожалел, что открыл рот. Каждая из женщин одарила его насмешкой в собственном непередаваемом стиле.
— Это Сипани, — ответила Витари. — Тут мы вырабатываем лишь туман.
— И никто на тех переговорах не станет делать что-то большее, будь уверен. — Монза с мрачным видом откинулась на стуле. — Только туман и шёпот.
— Лига Восьми треснула по швам. Борлетта пала. Кантайн мёртв. Когда распогодится, Виссерин возьмут в осаду. Разговорами этого не изменить, да никто и не собирается.
— Арио сядет, притворно улыбнётся, послушает и покивает. Заронит робкое зерно надежды, что его отец готов к миру. Надежда проживёт ровно до тех пор, пока со стен Виссерина не увидят войска Орсо.
Витари снова подняла чашу, сузив глаза на Монзу. — И вместе с ними Тысячу Мечей.
— Сальер и Рогонт, да и другие прекрасно это понимают. Они не дураки. Трусы и хапуги, это да, но не дураки. Они лишь пытаются выиграть время для манёвра.
— Манёвра? — переспросил Трясучка, прожёвывая странное слово.
— Увиливания, — ответила Витари, опять показывая ему зубы. — Орсо не заключит мир, и Лига Восьми мира не ждёт. Единственный, кто едет сюда в надежде на что-то кроме тумана, это его светлейшее Величество, но говорят, у него талант к самообману.
— Приходит вместе с короной, — добавила Монза, — но меня он никак не касается. Моё дело — Фоскар и Арио. Чем они ещё займутся, помимо вешания лапши на уши своему зятю?
— В честь короля с королевой устраивают костюмированный бал-маскарад во дворце Соториуса, в первую ночь конференции. Арио с Фоскаром там будут.
— Там будет хорошая охрана, — сказал Трясучка, стараясь не растеряться. Мало помогало то, что ему показалось он слышит плач ребёнка где-то неподалёку.
Витари фыркнула. — Дюжина самых охранямых в мире людей в одном зале со злейшими врагами? Там будет больше солдат, чем в Битве за Адую, зуб даю. Сходу и не придумать места, где братья были бы менее уязвимы.
— Что тогда? — обратилась к ней Монза.
— Посмотрим. Я с Арио не знакома, но я знаю кое-кого. Близкого, очень близкого друга.
Чёрные брови Монзы сдвинулись. — Значит нам надо будет поговорить с…
Внезапно скрипнув открылась дверь и Трясучка крутанулся, уже наполовину вытащив топор.
В дверях стоял ребёнок. Девочка, лет примерно восьми, одетая в слишком длинную ночнушку с торчащими внизу костлявыми лодыжками и босыми ногами, на голове неряшливо спутавшись топорщились рыжие волосы. Она уставилась на Трясучку, потом на Монзу, и потом на Витари, большими голубыми глазами. — Мама. Кас плачет.
Витари присела на колени и пригладила девочке волосы. — Не переживай, родная, я слышу. Постарайся его успокоить. Я приду, сразу как смогу и вам всем спою.
— Хорошо. — Девочка ещё раз посмотрела на Трясучку, и он немного виновато отодвинул топор и попытался изобразить улыбку. Она отступила и закрыла за собой дверь.
— У малыша кашель, — произнесла Витари прежним суровым голосом. — Один подхватит простуду, потом заболеют все, потом я сама заболею. Кто-нибудь был матерью, а?
Трясучка поднял брови. — Не скажу, что обеспечен подходящим снаряжением.
— Никогда особо не везло с семьёй, — сказала Монза. — Можешь нам помочь?
Глаза Витари промелькнули с Трясучки и обратно. — Кто ещё с вами в деле?
— Некто по кличке Дружелюбный, мускулы.
— Умелый, нет?
— Даже очень, — ответил Трясучка, думая о тех двоих зарезанных, истекавших кровью на улицах Талинса. — Однако, странноватый.
— Таким и надо быть при такой работе. Кто ещё?
— Отравитель с помощницей.
— Хороший?
— По собственным словам. Зовут Морвеер.
— Тьфу! — Витари выглядела так, будто отхлебнула мочи. — Кастор Морвеер? Эта сволочь также преданна и ценит доверие, как скорпион.
Монза ответила спокойным суровым взглядом. — И от скорпионов бывает польза. Я спрашиваю: ты — можешь нам помочь?
Глаза Витари при свете очага сияли двумя прорезями. — Я могу вам помочь, но придётся потратиться. Если мы сделаем дело, что-то подсказывает, мне никогда больше не будут рады в Сипани.
— Деньги не проблема. Лишь бы нам с твоей помощью удалось к ним подобраться. Так ты знаешь кого-нибудь, кто бы нам сумел посодействовать?
Витари допила напиток и выплеснула подонки на уголья. — О, я-то всякий народ знаю.
Искусство убеждения
Было рано и было тихо на извилистых улочках Сипани. Монза сгорбилась на крыльце, плотно завернувшись в куртку, засунув подмышки руки. Она ёжилась так по меньшей мере час, неумолимо коченея, выдыхая туман в туманный воздух. Края ушей и ноздри неприятно кололо. Чудо, что в носу ещё не замёрзли сопли. Но она умела быть терпеливой. Пришлось быть.
Девять десятых войны есть ожидание, писал Столикус, и она нутром чуяла, что он ещё и приуменьшил.
Мужик прокатил мимо тачку, заваленную соломой, фальшивое насвистывание заглушила редеющая мгла, и Монзы следила за ним глазами, пока он не превратился в тёмный контур и не исчез совсем. Ей хотелось, чтобы рядом оказался Бенна.
И хотелось, чтобы он прихватил с собой трубку шелухи.
Она покатала в пересохшем рту язык, пытаясь вышвырнуть эту мысль из головы, но та застряла как заноза под ногтем. Чудесное, болезненное пощипывание в лёгких, вкус выходящего изо рта дыма, конечности наливаются тяжестью, мир становится мягким. Сомнения, гнев, страх — всё вытекает прочь.
