— Я думала ты так устроен, и останешься последним хорошим человеком в Стирии.
— Я пытался поступать правильно, когда только мог, но на Севере не заработать имени без кой- каких тёмных делишек, и свою долю я внёс. Было дело, я дрался вместе с Чёрным Доу, и Круммох-и-Фейлом, и самим Девять Смертей. — Он сморкнулся. — Хочешь сказать, вы тут, внизу, такие хладнокровные? Тебе бы отведать зиму, там, откуда я родом. — В выражении его лица было нечто, чего она прежде не видела и чего не ожидала. — Мне нравилось быть добрым, это правда. Но раз тебе нужно по другому, что-ж, у меня получится и так.
На мгновение опустилось молчание, пока они глядели друг на друга. Он, облокотившись на подоконник, она, вытянувшись на кровати, с рукой просунутой под голову.
— Раз ты в самом деле такой отморозок с сердцем из снега, зачем ты вернулся за мной? У Кардотти?
— Ты всё ещё должна мне деньги.
Она не была убеждена, что он шутит. — Сплошное душевное тепло.
— Поэтому и ещё потому, что ты мой лучший друг во всей этой ебанутой шайке.
— Да ты мне вовсе не нравишься.
— До сих пор надеюсь, что ты ко мне потеплеешь.
— А не приходило в голову, что скорее всего у меня просто свербит?
В зареве с улицы она заметила его ухмылку. — Пускаешь меня в свою постель. Пускаешь Фёрли с толпой в свой дом. Если б я тебя не знал, я бы подумал, что в конце концов впарил тебе чутка сострадания.
Она потянулась. — Может под этой грубой, но прекрасной оболочкой я действительно осталась сердобольной дочерью землепашца, с мечтами о добре? Не думал об этом?
— Не скажу, что думал.
— В любом случае, что мне остаётся? Выкинь их на улицу, так они начнут трепаться. Безопасней когда они под боком, и вдобавок нам обязаны.
— Самое безопасное для них место — в грязи.
— Тогда что б тебе не спуститься и не избавить нас от всех хлопот, убивец? Делов-то — для героя, которому привычно таскать поклажу за Чёрным Ноу.
— Доу.
— Без разницы. Только штаны сперва надень, угу?
— Я не говорю, что мы должны их порешить и всё тут. Просто указываю на очевидное. Кто-то говорил, что пощада и трусость — одно и то же.
— Что нужно сделать, я сделаю. Не переживай. Всегда делала. Но я не Морвеер. Я не убью одиннадцать крестьян просто ради удобства.
— Что ж, коли так, приятно слышать. По моему когда помирали те мелкие людишки в банке, ты не долго-то горевала — ведь среди них оказался Мофис.
Она нахмурилась. — Такого я не хотела.
— Равно как и у Кардотти.
— У Кардотти всё пошло не совсем так, как я рассчитывала, на тот случай, если ты не заметил.
— Вполне себе заметил. Мясник Каприла, так тебя называют? Что произошло там?
— То, что должно было быть сделано. — Ей вспомнилась скачка на закате, укол тревоги при виде дымки над городом. — Делать и любить то, что делаешь — разные вещи.
— С одинаковым итогом?
— Какого чёрта ты бы знал об этом? Не припоминаю тебя там. — Она стряхнула воспоминания и соскочила с кровати. Беззаботное тепло последней затяжки подистрепалось и она чувствовала себя странно неловко в собственной покрытой шрамами шкуре, пересекая комнату под его взглядом, нагая как перст, но по прежнему с перчаткой на правой руке. Город, с его башнями, с его разгорающимся за окном пожаром, расплывался в закрытой половинке пузырчатого стекла. — Я тебя впустила сюда не для напоминаний о моих ошибках. Я этой херни натворила достаточно.
— А кто нет? Зачем ты впустила меня сюда?
— Затем, что я ужасно млею от больших мужчин с крохотными мозгами, а ты что подумал?
— О, я стараюсь думать поменьше, чтобы не заболели мои крохотные мозги. Но у меня начинает возникать ощущение, что ты, может быть вовсе и не такая суровая, как делаешь вид.
— А кто такой? — Она потянулась и дотронулась до шрама на его груди. Провела кончиками пальцев сквозь волосы по жёсткой, морщинистой коже.
— Что ж, полагаю, у нас у всех свои раны. — Его рука скользнула вдоль длинного шрама на её бедре, и её желудок туго сжало. Той азартной смесью восторга и страха, с добавкой щепотки раздражения.
— У некоторых хуже других. — Слова горчили у неё во рту.
— Просто отметины. — Его большой палец скользнул вдоль шрамов на её рёбрах, одного за другим. — Они меня не смущают.
Она стянула перчатку со скрюченной правой ладони и сунула ему в лицо. — Нет?
— Нет. — Его громадные лапы осторожно сомкнулись вокруг её изувеченной руки — тепло и крепко. Она сначала напряглась, чуть было не одёрнула ей обратно, от потрясения перехватило дыхание, будто бы она застукала его ласкающим труп. Затем его пальцы стали тереться о её искривлённую кисть, о саднящее основание большого пальца, об остальные, изогнутые — до самых кончиков. На удивление нежно. На удивление приятно. Она расслабленно закрыла глаза и раскрыла рот, растопыривая пальцы настолько широко, насколько они могли, и выдохнула.
Она ощутила его рядом, его тепло, его дыханье на её лице. Последнее время помыться выпадало нечасто и от него пахло — потом и кожей и слегка тухлым мясом. Резко, но не совсем уж неприятно. Понимала — от неё самой тоже идёт запах. Его лицо потёрлось об её — колючие щёки, твёрдая челюсть — ткнулось носом в её нос, зарылось в её шею. Она полуулыбалась, кожу холодило сквозняком от окна, знакомо щекочущим нос гарью горящих зданий.
В одной руке он всё ещё держал её ладонь, теперь отведя в сторону, другая зашла с фланга, скользнула вверх по бедру через поясницу, нырнула под груди, большой палец елозил туда-сюда на соске, несколько приятно и несколько неумело. Её свободная рука потёрлась об его член, уже затвердевший и готовый, вверх, вниз, влажной липкой кожей на ладони. Он подняла ногу, ободирая пяткой сыпучую штукатурку со стены, уперев её в подоконник широко раскинула бёдра. Его палец задвигался вперёд-назад между ними с мягким хлюп-хлюп.
Её правая рука уже прижималась к его подбородку, кривые пальцы тянули за ухо, поворачивая голову вбок, большой палец раздвигал рот, так чтобы она смогла протолкнуть туда свой язык. Его рот оказался с привкусом дешёвого вина, что они пили, но её очевидно, тоже и в конце-то концов — кому не похер?
Она притянула его ближе, прижалась к нему, кожа скользила о кожу. Не думая о погибшем брате, не думая об искалеченной руке, не думая ни о войне снаружи, ни о потребности затянуться, ни о людях, которых предстояло убить. Только его пальцы и её пальцы, его хуй и её пизда. Возможно, не так уж и много, но кое-что — ведь ей необходимо было хоть что-то.
— Еби, — прошептала она ему на ухо.
— Ладно, — прохрипел он, подцепил её под колено, поднял на кровать и опрокинул на спину, заскрипела рама. Она изогнулась, освобождая место и он опустился между её раздвинутых коленей, проталкиваясь вперёд, бросая вниз свирепую ухмылку. Такую же как у неё, страстно спешащую продолжить. Она почувстовала как его залупа проскользнула между её бёдер, с одной стороны, потом с другой. — Где же, блядь…
— Северяне хреновы, вы бы свою жопу на стуле не нашли.
— Моя жопа не та дырка, которую я ищу.
— Вот. — Она макнула пальцы в слюну на языке, приподнялась, подпираясь локтем, дотянулась до него и взяла дело в свои руки, направляя член, пока не обнаружилось искомое место.
— Ах.
— Ах, — проурчала она в ответ. — Вот так.
— Айе. — Он вращал бёдрами, протискиваясь глубже с каждым взмахом. — Вот… так… вот. — Руки перебрались выше по её ляжкам, касаясь коротких волос. Он начал теребить её большим пальцем.
