сводами пещеры женский голос перешел на русский язык, чтобы его поняли и те, кто не знал древнего языка:
– Дети мои, он обманывает вас! Тот, кто называет себя Великим Жрецом, – всего лишь жалкий жулик, обманщик, аферист, цирковой фокусник! Он обкуривал вас наркотическим дымом, чтобы ему было легче управлять вами, чтобы вы верили ему и не задавали лишних вопросов. Он, выдающий себя за Жреца, за служителя ассирийской богини, даже не знает древнего языка! Спросите его о чем-нибудь по-ассирийски – и посмотрите, сумеет ли он вам ответить! Он ничего не знает о древних традициях ассирийцев, он клеймит вас знаком, которым ваши предки отмечали рабов!
В святилище поднялся возмущенный ропот. Молодые айсоры, сгруппировавшись, начали постепенно приближаться к алтарю. Тогда Жрец, злобно покосившись на темные своды пещеры, откуда, усиленный мощными динамиками, спрятанными под потолком, раздавался обвиняющий его голос, ударил в тяжелый медный гонг.
Тоскливый металлический гул заполнил святилище, пламя факелов заколебалось, и посвященные отшатнулись от алтаря: позади него из-за красного покрывала появились двое прислужников Жреца, двое высоких людей в белых одеждах, чье безмолвное появление всегда наводило ужас на посвященных, от чьей тяжелой поступи содрогалась земля, от чьих немых фигур веяло сырым холодом подземного мира…
Но сегодня и златолицые были не такими, как прежде.
Во-первых, они, собственно, и не были златолицыми. Один из них торопливо пытался напялить золоченую маску, чтобы скрыть свое одутловатое, бледное, как сырая картофелина, лицо, изуродованное гноящимися нарывами, и прикрыть веревочные завязки, на которых держалась его красная борода из ярко окрашенного конского волоса. Второй «златолицый» уже надел маску, но напялил он ее как-то криво, поэтому плохо видел и все время спотыкался. И оба неуверенно покачивались на ходу, как пьяные.
Великий Жрец обернулся к своим прислужникам, увидел их – и испустил громкий стон, в котором смешались ненависть, разочарование, бессильная злоба.
«Златолицый», который никак не мог надеть маску, выронил ее из непослушных рук, она с сухим картонным стуком покатилась по полу пещеры и закачалась у ног посвященных. Один из молодых айсоров поднял ее. Маска была сделана из папье-маше, как те маски, которые под Новый год напяливают артисты на детских елках, и выкрашена дешевой бронзовой краской.
«Златолицый», пьяно пошатываясь, двинулся к толпе посвященных, протягивая руку за своей маской и издавая нечленораздельное мычание, какое часто издают глухонемые.
В толпе айсоров кто-то коротко и нервно засмеялся, к этому смеху присоединилось еще несколько голосов, и через минуту все святилище наполнилось оглушительным хохотом, отдававшимся от сводов пещеры и заставлявшим колебаться дымное пламя факелов.
Попятившись назад от хохотавшей толпы своих недавних верных почитателей, Великий Жрец, утративший все свое былое величие, былую значительность и даже, кажется, став меньше ростом, схватил с алтаря золотую ассирийскую статуэтку, спрятал ее в складках своей длинной одежды, бросился в темный угол пещеры и скрылся за красным занавесом, откуда минуту назад появились его «златолицые» подручные.
Тотчас из толпы хохотавших айсоров выскочил Шоша и рванулся следом за Жрецом.
– Стой, собака! – закричал он на бегу. – Ты мне ответишь за все!
Надежда с тетей Васей находились в это время в запертой снаружи комнате, каких было множество в этом необъятном по площади подвальном помещении. Надежда для верности еще заклинила изнутри ручку двери ножкой от сломанного стула. Пока они стирали запись львиного рыка, пока записывали на пленку речь тети Васи, время пролетело незаметно, и Шоша спохватился, что скоро сюда придут на богослужение. Они с Тараканом нашли маленькую комнатку в самом дальнем конце коридора, оставили там обеих женщин и ушли, чтобы смешаться с толпой поклонников богини.
Тетя Вася, сидя в полной темноте, перебирала свои таблички и что-то приговаривала себе под нос. Надежда нервничала – как все пройдет? Однако запах лаврового листа долетал и до них, стало быть, Жрец свои травы не рассматривал, не проверял и насыпал на алтарь то, что подсунула ему Надежда. Когда раздался общий хохот, Надежда так и подпрыгнула на месте от любопытства, но сдержалась, да и все равно выйти-то она не могла.
Она забеспокоилась, не забудет ли Шоша их выпустить, как вдруг услышала топот и крики:
– Стой, сволочь, стой! Так просто ты не уйдешь…
И тут раздался звук, который Надежда без труда определила как выстрел. Затем прозвучали удалявшиеся шаги, и все стихло. Где-то шумели и смеялись, но возле их двери никого не было.
Надежда решилась постучать в дверь, сначала тихонько, а потом заколотила в нее ногой. Ей показалось, что в ответ раздался стон.
– А, не сидеть же нам здесь вечно! – рассердилась она, вытащила из-под дверной ручки ножку от стула и налегла на дверь всем телом.
М-да, это только в кино показывают, как герой легко плечом высаживает дверь! Здесь, в подвале, однако, либо двери были старыми, крепкими, либо же Надежда – малосильной такой…
Неудача не сломила ее дух, она прикинула, что двери все-таки от сырости должны были подгнить, отбежала в сторонку и налетела на дверь с разбега. Дверь негодующе заскрипела, но устояла, зато стон из-за нее прозвучал громче. Надежда окончательно озверела и рванулась на дверь, как Александр Матросов рвался в свое время на амбразуру дота. Она громко охнула, ударившись о дерево плечом, но зато дверь, видимо, рассудив, что с Надеждой лучше не связываться, наконец-то поддалась ее усилиям, и Надежда буквально вывалилась в коридор – вместе с дверью и косяком от нее.
В пустом коридоре у стены сидел Шоша и зажимал рукой кровоточащую рану в плече.
– Господи! – ахнула Надежда.
– Спокойно, Надя, спокойно, – подоспела тетя Вася, – рана, как я вижу, сквозная, это неопасно. Лишь бы он крови много не потерял… – Она уже ловко расстегивала Шошину рубашку.
– Ушел, собака, ушел, – стонал Шоша, – и богиню унес…
– Это Жрец тебя?..
– Он.
Надежда пробежала несколько шагов вперед по коридору, но тут же опомнилась – не хватало еще, чтобы ее пристрелили! Она увидела на полу белый сверток и наклонилась к нему. Это были священные одеяния Жреца.
– О, из простыни сшито! – обрадовалась тетя Вася. – Сейчас мы Шошу перевяжем.
– Грязное оно, одеяние это, – с сомнением произнесла Надежда.
– Ничего, в больнице ему антибиотики вколют, а сейчас главное – стянуть потуже. – И старуха ловко разорвала белое полотно на полосы.
В коридоре появились Слава и еще несколько айсоров.
– Там этих козлов златолицых связали, – сообщил Слава. – Ну, смех глядеть, какие они пьяные!
– Ага, значит, это для них то снадобье было предназначено, – догадалась Надежда.
– Это их Жрец за дверью в той комнате держал, они, вообще-то, немые, говорить не умеют.
Надежда сбегала посмотреть на этих ненормальных. И этих полудурков боялись все бандиты города?! Но, вспомнив жуткие рассказы про отрубленные головы, Надежда содрогнулась. Каким же наркотиком пичкал их Жрец?
Айсоры посматривали на нее с недоверием, но тетя Вася, внезапно появившись перед ними, заговорила с ними по-ассирийски, и парни подобрели.
– Вот что, ребята, – сказала Надежда, – надо Шошу отсюда вынести и в больницу устроить. Сможете так все провернуть, чтобы полиция к нему не привязалась? Рана-то огнестрельная.
Ребята посовещались и сообщили, что сделают – есть у них в одной больнице верный человек.
– А этих – с масками, мечами и бородами – надо бы в полицию сдать, – заговорила тетя Вася.
– Отвезем связанными и положим прямо на тротуар – напротив отделения, – сказал Славка Таракан.
– Нет уж, ты нас на свет отсюда выведи, – решительно сказала Надежда, – тем же путем. Мы тут ни при чем, так что нам незаметно надо выйти отсюда.
Парни уже тащили Шошу к выходу. Потом поволокли и «златолицых». Надежда аккуратно загасила
