Глава 25
Битва
Инсанне, конечно, повезло, что вот уже лет пятьсот он не нуждался в сне. Испытывать подобное — и то разве только злейшему врагу пожелаешь, но уж пробудиться от столь мерзкого ощущения... тут даже и бессмертный испустил бы дух!
Он не сразу даже и понял, что с ним творится. Тело Инсанны скрутило нечто, совершенно ему неподвластное. Понадобилось целых несколько мгновений, чтобы Инсанна вспомнил, как называется то, что его пристигло... да, конечно, — это называется «боль»!
Со времени самого первого соприкосновения с силой у Инсанны никогда и ничего не болело, кроме раны на лбу, да и та причиняла ему страдания не часто. Инсанна давно свыкся с ней и почти перестал ее ощущать. Его тело всегда служило ему исправно. Поэтому Инсанна, впервые за несколько веков испытав боль, подскочил так, что едва не пробил макушкой крышу собственного замка. Совладать с болью Инсанне удалось далеко не сразу: он давно позабыл, как это делается, а напрягать память в подобном состоянии затруднительно. Когда Инсанне удалось одолеть боль, его одежда насквозь промокла от пота.
Какая невыразимая наглость! Как он посмел?! Да, но как он еще и сумел?..
Личность таинственного противника не вызывала у Инсанны ни малейших сомнений. С тех самых пор, как несносный Кенет нашел свое место средоточия и обрел свою магию в полной мере — о, Инсанна хорошо запомнил этот отвратительный день! — с той самой минуты Инсанна принял все мыслимые меры предосторожности. Он охотно уничтожил бы Кенета немедленно, но магическая атака на расстоянии невозможна, если волшебник находится в месте средоточия. А когда мальчишка ушел из места средоточия, выследить его Инсанне никак не удавалось: хотя он и пускал в ход силу, перемещаясь то и дело, но при этом пересекал проточную воду, и проклятый драконий дар надежно хранил наглого молодого волшебника. Люди на службе у Инсанны также потерпели неудачу: если маг перемещается с помощью силы, человеку за ним не угнаться. Попробуй отыщи мальчишку, если он постоянно скачет с места на место. Пришлось Инсанне оставить поиски и начать военные приготовления.
Инсанна не тешил себя надеждой, что Кенет больше не вернется в окрестности Замка Пленного Сокола. Вернется, и никак уж не с миром. Инсанна потребовал у императора целую армию. Император, всегда такой покорный, неожиданно запротестовал: со дня основания династии ни один ее представитель не лишал себя и столицу военной мощи — разве допустимо оставить на произвол судьбы священную особу императора? Жалкий трус! Околдовывать его Инсанне было недосуг: страх императора за свою шкуру был неимоверно огромен, почти равновелик силе Инсанны. А значит, слишком много времени уйдет на то, чтобы с ее помощью заставить императора повиноваться. Еле-еле Инсанна выторговал у венценосного боязливца половину его войск, да еще наобещать ему пришлось в благодарность такого... Инсанна клял в душе могущество императорской пугливости, но виду не подавал: стоит ли унижаться перед тем, чего как бы почти и нет? Судьба императора, посмевшего отказать великому Инсанне, уже решена. Именно ею Инсанна и займется, едва только покончит с Кенетом.
Днем и ночью степь бороздили бесчисленные конные разъезды. Инсанна очень подробно описал воинам столичного гарнизона весь облик Кенета до мельчайших черточек. Мальчишка не сможет миновать патрули незамеченным — не сможет и остаться неузнанным. Стоит ему попытаться изменить внешность с помощью магии, и Инсанна тут же сможет увидеть его.
Со дня на день Инсанна ожидал вестей о появлении Кенета: либо патрули его изловят, либо сам он даст о себе знать, воспользовавшись магией. Вот и воспользовался!
Инсанна торопливо потянулся за шерлом и едва не уронил его: боль была побеждена, но пальцы все еще слегка дрожали. Выругавшись вполголоса впервые за несколько веков, Инсанна стиснул шерл покрепче и вгляделся в представшее его взору зрелище. По мере того как он различал подробности, губы его все шире раздвигала довольная улыбка.
Как же прав он был, дозволив жалкому юнцу Кэссину скрыться! Он действительно нашел Кенета — да не просто нашел, а вынудил работать. Великолепно, просто великолепно! С тех пор как Кенет обрел свою магию, Инсанна совсем забросил наблюдение за Кэссином, считая его отныне бесполезным. Ан нет! Помимо собственной воли смертный все же сослужил Инсанне службу. Даже большую, чем мыслилось в свое время Инсанне, — потому что рядом с Кенетом и обезумевшим юнцом великий маг заметил и других людей.
А дело-то и вовсе неожиданно оборачивается! Сообразил-таки ненавистный мальчишка, что его поджидают в степи разъезды и дальше первого патруля ему в одиночку не пройти. Поднавострился лопух деревенский за минувшие два года! Подобная мысль могла прийти в голову только настоящему воину, но никак уж не вчерашнему крестьянину. Да и армию он себе собрал хоть и малочисленную, зато каждый его боец стоит пятерых. Не говоря уж об этих кровожадных бестиях из Лихих Гор! Как только удалось ему уговорить жителей Лихогорья сражаться на своей стороне? Что он сулил им, что обещал, чем грозился? Обитатели равнин давно уже позабыли, что такое клинки из живого металла. Один только Инсанна помнит еще о лихогорской стали. Нужно предупредить своих людей немедля... хотя нет, лучше не надо. Перепугаются ведь. Чего доброго, дрогнут и ударятся в бегство при виде живых клинков. Достаточно сказать им, что горцев следует изничтожить в самую первую очередь, а уж потом браться за остальных. Скверно, что лучников в войске Инсанны почти что и нет: так уж распорядился император, выделяя Инсанне воинов. Право же, великий Инсанна определил его участь с избыточным милосердием! Что поделать, слишком уж Инсанна великодушен и мягкосердечен. Но впредь следует не давать своей снисходительности чересчур много воли.
Инсанна отложил шерл: самое главное он уже увидел. Не пялиться на врагов теперь нужно, а дать сигнал всем патрулям, чтобы немедленно соединились и сомкнутым строем двигались на неприятельское войско.
Рассвет перед боем, как часто случается в степи, был неимоверно ярким и долгим, словно в детстве, когда краски мироздания поражают своей первозданной свежестью, а день длится без малого вечность. Кенет без малейшего стыда ощущал себя ребенком. Все вокруг виделось ему небывалым — и небывало прекрасным. Есть, конечно, на свете люди, которые даже перед боем думают только о себе и больше ничего не замечают. Кенет во всю свою жизнь не был настолько озабочен собственной персоной, чтобы позабыть со страху, как прекрасен мир. Наоборот, каждая травинка, каждая песчинка, каждый порыв ветра были восхитительны и необыкновенны. Так хотелось впитать в себя каждую мелочь — и огромное оранжево- красное солнце в полнеба, и шелест степной травы под ногами, и пыль на синем хайю идущего рядом Аканэ... впитать, вобрать, запомнить навсегда... если только будет это самое «навсегда» или хотя бы «потом»... Все сливалось и дробилось на радужные вспышки сознания, как луч света в капле воды, дрожало и преломлялось, и каждая пылинка была такой же сияющей и громадной, как восходящее над степью солнце, такой, как она видится ребенку, не приученному еще к мысли, что солнце большое, а песчинки маленькие. Кенету казалось, что он заново на свет родился.
Впрочем, не только радость бытия удлиняла время, но и самая обычная усталость. Войско Акейро за минувшую ночь успело отшагать добрую половину пути до Замка Пленного Сокола. Когда ногам нужен отдых, а его-то и не предвидится, то мгновение притворяется вечностью даже и в отсутствие всех и всяческих красот. К длительным пешим переходам Кенет был привычнее многих, но после долгого дневного пути он даже и отдохнуть не успел. Хуже нет — только-только расположиться на отдых и сразу же опять пуститься в путь.
— Силы береги, — посоветовал Аканэ, искоса поглядывая на ученика.
— Да я не устал, — возразил Кенет. — Вот только ноги... Сражаться, когда ноги не держат, очень тяжело, так ведь мне сражаться и не придется.
— Очень хочется? — поинтересовался Аканэ.
— Очень, — признался Кенет. — Как подумаю, что вы будете биться, а мне предстоит попросту сбежать... ну до того совестно...
Аканэ со свистом втянул воздух сквозь сжатые зубы.
