мог продолжать беспрепятственно. Главное — не давать ей опомниться. На любительницу чувствительных историй, способную наворотить на своей голове целых три «яруса томления», должно подействовать.
— Истинная любовь возникает в сердце незаметно, — с проникновенной печалью в голосе вещал Кенет. — И расцветает незаметно. Когда приходит срок, она дает о себе знать, и вы внезапно понимаете, что уже давно, очень давно, ваше сердце отдано этому человеку. Но до той минуты ваша любовь таится даже от вас.
Что правда, то правда. За одним только исключением — к барышне Таме она ну никак не относится. Хотя случается подобное нередко — и не только в жизни, но даже и в любимых книжках барышни Тамы. Так что барышня слушала его, приоткрыв рот от изумления, и Кенет без помех продолжал развивать достигнутое тактическое преимущество. Проникновенная печаль в голосе давалась ему легко: необходимость беззастенчиво лгать его и в самом деле печалила.
— Быть того не может, чтобы такая высокородная барышня и в самом деле пленилась незнакомцем. Ни ваш ум, ни ваше чуткое сердце не допустили бы ничего подобного. Нет, вы просто уже любите кого-то неведомо для себя. А я, на свою беду, похож на этого человека. Вот вы и приняли меня за него.
Уверенность, порожденная отчаянием, наполняла голос Кенета. Она заставила бы поколебаться пламенного фанатика — не то что неопытную девушку. Тама была настолько захвачена его рассуждениями, что думать ей было определенно некогда.
— И в кого же я, по-вашему, влюблена? — с простодушным жадным любопытством спросила она. Отблеск фейерверка выхватил из темноты на мгновение ее лицо: полнейшая вера в услышанное, и ничего больше. Она поверила. Кенету стало на мгновение немного грустно. А отчего бы ей и не поверить? Девочка играла с куклами, теперь она выросла и играет в любовь со взрослыми куклами. Какая ей разница, кого одевать в шелка и кормить с ложечки?
— Я его не знаю, — тихо произнес Кенет. — Наверное, это достойный человек и отважный воин. Я уверен, что он где-то подле вас. Постарайтесь вспомнить. Я мог бы воспользоваться вашей ошибкой, но это было бы низостью... тем более когда рядом с вами такой человек. Я желаю ему всяческого счастья... и вам тоже, барышня. Я вас никогда не забуду.
«Уж это точно, — подумал Кенет, стиснув зубы от стыда и кланяясь как можно ниже. — Не забуду. Особенно когда удеру как можно дальше от Каэна. Самое время. Если я сейчас скроюсь, она решит, что я бежал от мук неразделенной любви. И подумает, что и впрямь никогда меня не любила, а я, наглец, навоображал себе невесть чего. И займется кем-нибудь другим. По всей вероятности, на меня похожим. Вот ведь подвалит счастье какому-то бедолаге. Если не зазевается, высокородная семейка живо сплавит барышню с рук — пусть теперь муж заботится о ее поведении.
Ну и наговорил же я! В жизни бы она мне не поверила, будь я для нее реален. Хорошо знакомому поклоннику она бы мигом ответила: «Врешь, любимый!» Но в том-то и дело, что я для нее не существо из плоти и крови, а незнакомый герой. Явился из ниоткуда и ушел в никуда. Я не человек, я образ ее желания, меня как бы и нет вовсе. Не так уж и трудно поверить, что ты не любишь того, чего нет».
Выйдя, Кенет еще раз оглянулся на павильон. Отблески фейерверка скользили по его окнам гораздо реже. Только раз промелькнуло в окне лицо барышни Тамы — бледное, наивно-восторженное. Губы ее шептали чье-то имя; Кенет сразу понял, что не его, и разбирать не стал.
Чувствуя себя последним мерзавцем, Кенет выбрался из сада за ворота и с облегчением вздохнул. От стены напротив отделилась черная тень и шагнула ему навстречу.
— Иди за мной, — тихо произнесла тень голосом массаоны Рокая.
Кенет повиновался. Он не знал, что именно массаоне от него нужно, — только слышал, что голос Рокая дышал тихой яростью, и не задавался вопросом, чем он мог так прогневать каэнского массаону. В том расположении духа, в котором Кенет пребывал после беседы в павильоне, ему казалось, что всякая живая тварь, всякая букашка имеет право сердиться на него — не только массаона.
— Прикрой лицо, — приказал массаона. — За поворотом увидишь закрытый паланкин — полезай в него.
Кенет вынул из волос заколку и опустил голову. Длинные волосы скрыли его лицо совершенно, загрустил молодой воин — с кем не бывает?
— Хорошо, — одобрил массаона без всякого выражения. — Иди.
Если бы Кенет и надумал куда сбежать, ничего бы у него не вышло: массаона неотступно следовал за ним. Он своей рукой приподнял занавеску, скрывающую дверцу, и почти втолкнул Кенета внутрь паланкина.
— Садись, — распорядился он.
Кенет с трудом разглядел в полумраке свободное сиденье — на том, что напротив, лежала, как ему показалось, куча тряпья. Не успел Кенет сесть, как куча зашевелилась.
— Массаона! — возмущенно вскричал Наоки. — Уж не знаю, что я натворил, но Кенет точно ничего не сделал. За что его-то арестовывать?!
— Молчи, — оборвал его массаона и обернулся к Кенету: — Ты со своей барышней разобрался? Неужели дело в этом?!
— Откуда вы знаете? — запинаясь, спросил Кенет.
— Если бы я не знал, — ехидно отпарировал Рокай, — я не был бы массаоной. Я обязан знать. Довольно и той ошибки, что я совершил с твоим остолопом-приятелем, вот с этим самым Наоки. Так разобрался или нет, я спрашиваю.
— Разобрался, — неохотно ответил Кенет.
— Каким образом? — заинтересовался Наоки. Кенет вкратце объяснил, снова мучаясь от стыда.
— Фью! — присвистнул Наоки. — Чтобы в такое да поверить! Твое счастье, что ты маг. Ты и вообще мог ей сказать, что между вами ничего не может быть, потому что лошади летают. Она бы тебе поверила.
— Заткнитесь, сопляки! — шепотом загремел массаона. Кенет и Наоки не столько повиновались приказу, сколько потеряли от изумления дар речи.
— Я вас не для того сюда притащил, чтобы тратить время на ваши препирания, — гаркнул массаона по-прежнему шепотом. — Отвечать на мои вопросы — вы, оба! От темы не отклоняться. Ты с кем в последний раз разговаривал, кроме своей красотки, и когда?
— С лекарем Хассэем, — недоуменно отозвался Кенет. — Утром, сразу после построения.
— Я тоже, — с вызовом произнес Наоки.
— Где были потом? — продолжал допытываться массаона.
— На рынке, а после того — в порту, — ответил Кенет, недоумевая все сильнее. — Сидел на ящике и читал книгу.
— Дрых в казарме, — лаконично отрезал Наоки.
— В порту... в казарме... — задумчиво протянул массаона. — Лучше не придумаешь. Имей в виду, что ты, — он взял Кенета за руку, — сбежал из Каэна морем незадолго до полудня.
— В честь чего это? — возмутился Наоки.
— А ты молчи, — со злорадным удовольствием осадил его массаона. — Тебя здесь вообще нет. Ты четыре часа назад убит на дуэли.
Теперь до юных воинов начало доходить, что их никто не арестовывал и что случилось нечто из ряда вон выходящее.
— Я сегодня получил императорский указ, — объяснил массаона. — О поимке государственного преступника по имени Кенет Деревянный Меч.
— Но я же не... — начал ошеломленный Кенет.
— Я знаю, что ты «не», — перебил его массаона. — Иначе бы тебя здесь не было.
Говорил он хмуро; недавнее удовольствие от перепалки с Кенетом уже покинуло массаону.
— Тебя велено взять живым. Заткнуть рот, вырвать глаза и основательно переломать руки. И отправить никак не в столицу, а в Замок Пленного Сокола. Тебе это о чем-то говорит?
— Говорит, — глухо ответил Кенет. В желудке его трепыхнулось нечто холодное и тяжелое.
— Инсанна?.. — на всякий случай удостоверился массаона. Кенет только вздохнул в ответ.
Наоки придушенно охнул.
— Тебе здесь оставаться нельзя, — продолжал массаона. — И Наоки тем более. Если Инсанна даст
