руками-ногами... Лерметт, стиснув зубы, тащил Эннеари то на спине, а то и волоком, несчетное число раз привязывая его к себе и вновь отвязывая, если щель попадалась такая узкая, что протиснуться в нее можно было только поодиночке. Как раз опрометчиво обещанные Арьеном два часа на дорогу и ушли — а к их исходу переломы и не думали исчезать. Даже и опухоль не спала... правда, вроде бы, и не увеличилась.
— Что, совсем плохо? — хмуро поинтересовался Лерметт, глядя, как Эннеари сосредоточенно разглядывает свои вздувшиеся лодыжки.
— С какой стати? — удивился эльф. — Вовсе нет. Отлежусь немного, отдохну, и все пройдет. Собственно, уже проходит.
По мнению Лерметта, слова Арьена являли собой редкостное по наглости вранье. В то, что кости у эльфов способны зарастать быстрее, чем у людей — царапины, принц так в глубине души и не мог поверить, хоть и сам видел затянувшуюся рану на лице Эннеари — а в том, что сломанные ребра ему примерещились с перепугу, принц себя успел убедить вполне. Он мог только надеяться — как надеялся на протяжении этих изнурительных двух часов... но он и тогда не верил. А теперь взгляду его предстало бесспорное подтверждение его неверия.
— Врешь ты все, — мрачно заявил Лерметт. — Но будь по-твоему. Отдыхай, сколько влезет. Пререкаться и спорить с тобой не стану.
— Правда? — Эннеари потянулся, устраиваясь поудобнее. — И за что, позволь спросить, такая милость?
— А за то, что плохо тебе и больно! — рявкнул Лерметт. — Не то я бы с тобой по-другому поговорил! Но разве можно спорить с человеком... тьфу, с эльфом!.. одним словом, с тем, кому так скверно...
— С эльфом — можно, — флегматично сообщил Эннеари. — Насчет людей — не знаю, а с эльфом можно.
— Нельзя, — отрезал Лерметт. — С вами не только спорить, с вами и вообще разговаривать нельзя. Иначе просто поседеешь и свихнешься.
С этими словами он развернулся и отошел подальше, покуда зловредный эльф не успел ответить какой-нибудь изысканно-язвительной репликой. Какие там неисполнимые задачи задавала гордая принцесса из сказки тем вконец одуревшим бедолагам, что сподобились просить ее руки? К солнцу взлететь, сердце земли добыть и эльфа переспорить? Сказка уверяла, что олух несусветной доблести, способный еще и не на такие подвиги, в конце концов отыскался, задания принцессы выполнил и на гордой красавице женился. В то, что упрямый жених и к солнышку воспарил, и до сердца земного дорылся, принц мог поверить без натуги — обычно сказочные герои от сказочной своей любви доходили до совершенно уже сказочного озверения, в котором звезды с неба дергать все равно, что редиску с грядки... но вот по части последнего задания принц очень и очень сомневался. А теперь так не сомневался и вовсе. Эльфа переспорить? Дудки! На такое ни один герой не способен. Даже сказочный. Не-ет, вот как оно на самом деле было: сначала гораздый на подвиги жених честно пытался переспорить эльфа. Может, даже целую неделю пытался. А потом едва не помер. И заплакал. А эльфов, как известно, хлебом не корми, а дай чужой любви посодействовать. Так и не переспоренный эльф просто-напросто отправился к склочной принцессе сам. Сватом отправился. И попросил ее исстрадавшегося жениха не томить, а побыстрей выйти за него замуж. И принцесса вышла — а куда ей деваться? С эльфом, что ли, спорить? Да не родился еще тот человек, которому по силам эльфа переговорить! А как бы хорошо... Взять и сказать что-нибудь такое, на что у Арьена и ответа не найдется... такое, чтоб он смотрел во все глаза и
Лерметт даже зажмурился на мгновение — перед его мысленным взором предстал помимо воли его собственный могильный камень с вызолоченной надписью: «ОН ПЕРЕСПОРИЛ ЭЛЬФА». Посозерцав на редкость явственное видение, принц осторожно разжмурился. Могильного камня нигде поблизости видно не было. Странно. Ведь если чего беседами с Арьеном и можно добиться, так только надгробной плиты. Безвременно. С такими друзьями долго на свете не заживешься.
Лерметт издал замысловатый, как ругательство, свист, вздохнул и отправился за дровами для костра.
Место для отдыха глазастый эльф, надо отдать ему должное, выбрал умело. И как только усмотрел? Над большой площадкой не громоздилось ничего такого, что могло бы обрушиться измученным путникам на головы. Покрывающая землю короткая щетинистая травка заставляла, конечно, со вздохом помянуть изобильное разнотравье высокогорных лугов — но после ночевок то в обледеневшей пещере, то на узеньком каменном язычке над обрывом особо привередничать не хотелось. К тому же на пышном лугу костер развести не из чего — а здешняя стоянка вполне способна огоньком порадовать. На краю площадки в изобилии торчал кверху кривоватый сухостой. Принц мигом приглядел подходящую лесину и приналег на нее. Нет, ну почему он прихватил с собой в дорогу узкий кинжал, а не вороненый тесак? Почему только он решил, что нельзя заявляться к эльфам в гости с таким зверским оружием? Затмение на него нашло, не иначе. Если так рассуждать, ему не то, что кинжал — зубочистку с собой брать не следовало — а вдруг эльфы его не так поймут?
Ветки от лесины обламывались без труда, а вот со стволом пришлось повозиться. Когда перемазанный с ног до головы, усталый и мрачный донельзя Лерметт расчистил возле Эннеари место для костра и принялся выкладывать шалашиком наломанный хворост, эльф уже не лежал. Он сидел, вытянув ноги перед собой — и ни на одной из них не было и следа синевато-багровых лоснящихся вздутий.
— Я же говорил, что дело не из долгих, — беспечно молвил Эннеари, перехватив придирчивый взгляд принца.
А ты и вообще много чего говорил, ехида остроухая, подумал Лерметт, старательно орудуя огнивом.
— Скоро уже встать можно будет, — утешительно сообщил Эннеари. — Осторожно, правда, и не очень надолго. А завтра я смогу идти нормально.
— Сможешь, — сквозь зубы подтвердил принц, внимательно высматривая, не занялась ли хоть одна искра. — А как же.
— Почему ты мне не веришь? — удивился Эннеари. — Мы, эльфы, народ живучий. Это же так естественно. Ведь мы — соль земли.
Ах, вот даже как? Замечательно сказано. От души. Ну-ну. Молодец, Эннеари, давай дальше, не стесняйся — здесь все свои.
— Интересное дело получается. — Лерметт выпрямился, не обращая внимания на долгожданную струйку дыма, ползущую по сухой траве. — Вы, значит, соль земли... да? А мы, люди, кто тогда?
— Нашел, с кем сравнивать! — махнул рукой Эннеари. — Мы — соль земли, дети земли, плоть от ее плоти. Мы земные до мозга костей. А вы... вы такие возвышенные...
Огниво выпало из окаменевших враз рук Лерметта прямо в разгорающийся костер.
— Какие?!
Зеленые глаза Арьена подернулись мечтательной дымкой.
— Возвышенные, — повторил он. — Такие... такие необыкновенные. Нам даже трудно понять, насколько. Люди умеют не довольствоваться привычным. Достигнутым. Вы всегда к чему-то стремитесь... к чему-то другому, не такому... запредельному.
Да. До сих пор это милое свойство человеческой натуры Лерметт именовал «сколько ни дай, а все мало». Не довольствоваться достигнутым? Еще бы. Такую жадную тварь, как человек, еще поискать. Вот только при чем здесь возвышенность?
— К совсем запредельному. Вырваться. Выйти за грань. Перешагнуть предел. Вы просто не можете иначе. Для вас это потребность. Вам это нужно — стремиться, тосковать, вожделеть... даже в грязной канаве мечтать о золотых лугах. Мы так мечтать не умеем.
Верно подмечено. Где и мечтать о золотых лугах, как не в грязной канаве. А самое странное, что Арьен не шутит. Он совершенно серьезен. Он серьезен, как боровичок, прорывающий лесную прель, чтобы выйти из-под земли. Нет, дружище, это не мы стремимся к запредельному. Вовсе даже не мы. Во всяком случае, более запредельного идиотизма, чем тот, что ты изрекаешь, Лерметт во всю свою жизнь не
