Илмерран решительно обмакнул перо в чернильницу еще раз, подумал немного и так же решительно отложил перо. Нет, хочешь не хочешь, а надо разобраться, что же там снаружи творится. Все равно он не сможет нормально работать, пока не избавится от этой докуки. С чем-нибудь несложным, вроде расчета ежегодного государственного бюджета, он бы управился шутя, невзирая ни на какую помеху — даже вздумай пьяный в доску бродячий менестрель под самым ухом у Илмеррана настраивать свою раздребезженную лютню, которая отродясь не могла извлечь из себя ни одной нефальшивой ноты. Так то — бюджет. Всего-то навсего. Дело простое, незатейливое. А вот нынешняя его работа... к приезду короля все расчеты должны быть не только закончены, но и перебелены — и Илмеррану даже думать страшно, что может случиться, если он ошибется хоть в самой малейшей малости. Да, конечно, он всегда проверял и перепроверял написанное им не единожды. Да, за последние двести тридцать восемь лет он не допустил ни единой ошибки, не сделал ни единой помарки. Но и работы настолько сложной у него еще не было.
Илмерран осторожно подошел к дверям и прислушался.
Так и есть!
— Занят Его Всезнайство, занят! — яростным шепотом втолковывал кому-то паж. — Ну сколько можно повторять — занят!
Его Всезнайство! Илмерран тихо фыркнул. Арамейльский университет поименовал его доктором и почетным доктором различных наук. Сородичи уважительно называют его Наставником Королей. Его величество Риенн, ныне покойный король, назвал Илмеррана первым советником. А титулуют его тем нелепым прозванием, которым Лерметт, будучи еще малолетним принцем, наградил своего наставника на третий же день знакомства. И посейчас еще именно так он его и зовет. Остальные, впрочем, тоже, хоть и не в лицо — зато заглазно с легкой руки Лерметта никто его иначе и не называет. Нахальный мальчишка. Никакого почтения к сединам своего учителя — ну то есть совершенно никакого.
Илмерран хмыкнул, приосанился и распахнул двери.
— Свободен Его Всезнайство, — величаво проворчал он. — Что там у вас?
Возле пажа, бдительно оберегающего его покой от докучливых посетителей, переминался с ноги на ногу незнакомый Илмеррану юнец с выгоревшей на солнце почти добела шевелюрой и густо загорелым лицом. Судя по его пропыленной одежде и пятнышкам самой разнообразной по минеральному происхождению грязи, густо усеявшим дорожные сапоги, гонец — причем проскакавший дня два без отдыха. Илмерран принахмурился. Да что же такого неотложного могло случиться?
— Посольство... — выдохнул гонец. — Эльфийское посольство... они уже выехали!
Ну что же. Приятно сознавать, что по крайней мере еще одного своего воспитанника Илмерран хоть к какому-то подобию пунктуальности приучил.
— Они уже и Луговину проехали! — трагически простонал гонец. — А его величество все еще не вернулся.
— Ничего страшного, — с облегчением произнес Илмерран. — его величество вернется точно к сроку. Вы свободны, юноша. Идите отдыхать — вы в этом крайне нуждаетесь. Я распоряжусь, чтобы дворец начали готовить к приему послов.
Успокоенный гонец поблагодарил и удалился восвояси, а Илмерран призадумался, да так и остался стоять в дверях. Легко сказать — вернется к сроку — а ну как нет? Конечно, Лерметт — мальчик на редкость обязательный, тем более для человека. Уж если он сказал, к которому часу какого дня вернется, на стол можно смело подавать к его приезду горячий обед минута в минуту. Но все-таки... мало ли какие непредвиденные случайности могут приключиться в дороге? Что с того, что Лерметт никогда и никуда не опаздывал — все когда-нибудь происходит впервые.
Но даже если король и опоздает к приезду эльфов — что тут такого? Разве Илмерран не найдет, чем занять своих бывших воспитанников, чтобы не заскучали — с пользой занять, с толком! Парочку лекций из истории Найлисса — небольших, всего-то часов по восемь каждая — потом беглый экзамен... ну, а там, глядишь, король уже и вернется.
Илмерран вошел в свой кабинет и тщательно прикрыл за собой двери.
Гуси были повсюду. Их было много, и они были наглые. Нет, не то чтобы они шипели, щипались, налетали на смирно идущих коней, вроде свирепого деревенского петуха, виденного эльфами третьего дня, или как иначе нахальничали над проезжими. Просто они были действительно повсюду. Коню копыто поставить некуда: поднимет ногу, чтобы ступить — а опускать ее куда, не на гуся же! Здешние гуси явно имели свое понятие, кто тут главный, и прохода, а уж тем более проезда, не давали никому. И кто сказал, будто гусь — птица осторожная? Вранье, вранье! Гусь — птица наглая.
Еще ведь и гуси какие — Эннеари подобных сроду не видывал. Крупные, откормленные, как и подобает гусям домашним — а сами не белые, а серые, и перо у них мелкое, как у диких. И вдобавок на груди пуховых перьев столько, что кроющие просто дыбом стоят — издали ну точь-в-точь видится, будто взяли парик, перьев в него понавтыкали, да и натянули на эту пернатую несуразицу. И как им только не тяжело носить такой нагрудник — да кстати, и зачем?
Зачем нагрудник гусю, Эннеари так и не догадался — ни в тот раз, ни после. А вот зачем нагрудник гусевладельцам, он понял очень и очень скоро. Едва только эльфийским всадникам удалось с умопомрачительной скоростью три шага в минуту преодолеть забитую гусями улочку и завернуть за угол, как их глазам тут же предстало зрелище, не оставляющее места для сомнений: загорелая девчонка, почти уже взрослая девушка, обирала пух с груди распростертого у нее на коленях гуся и тут же складывала в привесной карман. Гусь относился к этой процедуре философски, словно овца к стрижке. Он лежал, развалясь самым блаженным образом, не делая ни малейших попыток вырваться или ущемить девицу клювом, и лишь время от времени равнодушно орал — просто так, для порядка: пусть видят, как невинная птица страдает!
— Красавица, — окликнул девушку Эннеари, — как нам проехать к Найлисским воротам?
Девица подняла на эльфа быстрые лукавые глаза, на мгновение оставив было гуся в покое.
— А вам которые ворота — куда ближе или куда лучше? — поинтересовалась она, возвращаясь к прерванному занятию.
— Куда угодно! — поневоле вырвалось у Арьена.
— А какая разница? — Лэккеан не преминул подмигнуть девушке так весело, что руки у нее сами собой опустились.
— Если которые ближе, — ответила девица, — то вам направо, к Рыбным Воротам. Это если вам по душе через рыбный рынок продираться. Тут вам и свежие ряды, и засольные, и коптильные — как раз к послезавтрему платья и проветрите.
— Только не это! — искренне ужаснулся Эннеари. Он отлично помнил, как Лерметт год назад в бытность свою послом хлопотал о том, чтобы выглядеть достойно. Навряд ли в его понятия входит явление послов, от которых отчаянно разит рыбой. Войны из этого, конечно, никакой не воспоследует — его найлисское величество Лерметт вовсе ведь не дурак — но что напишут в хрониках... вовек не отмоешься! Гномы — народ обстоятельный, а уж их летописцы так и вовсе ни единой мелочи не упустят... это ж сколько сотен лет важные бородатые профессора Арамейля будут твердить студентам: «Это было в тот год, когда в Найлисс прибыли эльфийские послы, смердящие, словно рыбный рынок»! Да и кто, в конце концов, видел, чтобы от эльфа рыбой несло?
— А тогда вам налево, — охотно откликнулась девица. — Как выберетесь из Гусинки...
Положим, это и есть самая существенная часть дела, подумал Арьен — выбраться из Гусинки.
— ...поезжайте налево, вдоль Мельничной стены, тут вам ворота и обозначатся.
Позабытый девицей ради красавца эльфа недощипанный гусь вытянул шею и возмущенно загоготал, гневно требуя прежней заботы. Девушка вновь прилежно склонилась над гусем; ее руки так и замелькали.
— Там тоже рынок будет, — сообщила она, не подымая головы. — Зерновой, мукомольный и солодовый. Только вам через него ехать не надо.
— Спасибо! — едва успел крикнуть Эннеари прежде, чем в переулок вывалилась очередная стая гусей, вынуждая всадников ехать в одном с ними направлении и с той же скоростью.
Это и был единственный способ преодоления Гусинки: не бороздить гусей против течения, а пристроиться за гусиным водоворотом и следовать ему в надежде, что куда-нибудь он авось да выведет.
