не бывало, разве что под самый конец едва побледнел — но и только.
А еще Лерметт ждал, что ему не поверят. Мало ли что можно показать в магическом зеркале — и что же, прямо так сразу безоговорочно уверовать в истинность видения? Даже маги-посредники, предусмотрительно привезенные гномьей бабушкой из Арамейля... кто поручится за их поручительство? Легко ли поверить, что привычный мир безвозвратно уходит прочь, а на его место уже примеривается совсем другой, равно враждебный для всех? А уж поверить тому, что его враждебности можно и нужно противостоять... нет, об этом потом, после... но и убедить королей в истинности видения будет нелегко. В этом Лерметт был убежден крепко и задолго до нынешнего дня составлял, придумывал и по многу раз переиначивал фразы, способные донести до слушателей его веру и знание... они оказались ненужными, эти фразы.
Видение в Зеркале Времени ошеломило всех без исключения — может, именно потому поверили все безоговорочно. Ожидаемых неожиданностей — если только можно так выразиться — не возникло. Первая часть совета прошла на удивление гладко, без помех — ну, не считать же помехой, в самом деле, недовольное бухтение Алани, разжалованного из магов в секретари! Тем более, что и бухтел он совсем тихонечко, себе под нос — ведь, если разобраться, его могли не с пером в руке за стол переговоров усадить, а и вовсе выставить, так что нечего жаловаться на судьбу — она может и передумать.
Нет, ни одной из предугаданных неприятностей в начале совета не случилось. Они произошли несколько позднее — как только потрясенные видением короли пришли в себя и принялись высказывать свои мнения — и первым взял слово государь Риэрна.
— Не вижу, в чем беда, — Иргитер картинно взмахнул рукой — широко, округло. — Ведь есть же маги! В конце концов, зачем-то Найлисс кормит на своей земле весь этот Арамейль.
Лерметт аж дыхание затаил. Сказать, что земля, на которой находится Арамейль и его университет, в полном смысле этого слова принадлежит Найлиссу — само уже по себе заявление сильное. А брякнуть, что Найлисс его еще и кормит... Да, за подобными словами должно неминуемо последовать нечто весьма и весьма необычное. Лерметт так и замер, предвкушая продолжение.
— И чего ваше величество ожидает от магов Арамейля? — нахмурился Илмерран.
— Ну, как же! — Иргитер был непритворно удивлен несообразительностью гнома. — Должна ведь и от магов польза быть. Выставить их всех вдоль реки, сколько их есть — их ведь много там... — Лерметт был готов поклясться, что с губ риэрнского венценосца едва не сорвалось «дармоедов». — И пускай покажут, на что способны. Если, скажем, огненную стену воздвигнуть... — Тон Иргитера был таким деловитым, что поневоле оторопь брала. — И пускай себе лезут, коли сгореть охота.
Тишина в зале совета воцарилась мертвая. Все-таки тяжелая это работа — быть королем, и привычки она воспитывает необычные. Например, привычку сдерживаться во что бы то ни стало. Никто и слова не проронил. Один только Эттрейг — что поделать, темперамент эттармского оборотня укротить не так-то легко — чуть скосил глаза, чтобы взглянуть с брезгливым интересом на человека, способного не только помыслить, но еще и вслух предложить такое: подвергнуть мучительной смерти в огне тысячи тысяч людей только за то, что они умирают с голоду. Лерметт и сам с подобным отродясь не сталкивался, но подкатившую к горлу дурноту удержать сумел.
— Я запомню, — очень тихо и очень веско промолвил Аннехара.
Да... а ведь никто Иргитера за язык, что называется, не тянул. Сам нарвался, причем исключительно по собственной тупости. Он не просто отказывается воспринимать степняка Аннехару как равного себе — нет, Иргитер и вообще не видит в нем человека, не то бы поостерегся. Но Аннехара для него не более чем неодушевленный предмет. Мы ведь позволяем себе обсуждать в присутствии стола, какой скатертью его покрыть к празднику... а может, лучше порубить это старье на дрова? Позволяем — и не предполагаем при этом, что стол может и обидеться. Столу ведь не то, что обижаться — ему и понимать-то нашу речь не полагается.
— Подобное предложение, — медленно произнесла госпожа Мерани Алмеррайде, — я не собираюсь даже обсуждать.
Лицо ее побледнело, и старческий румянец небольшими пятнами проступил на ее щеках особенно отчетливо. До сих пор даже промельк седины не делал эту властную женщину старой с виду — а теперь Лерметт не только понял, но и ощутил, что она очень стара. Но — странное дело — даже под грузом прожитых лет, явившим себя столь внезапно, она не выглядела ни дряхлой, ни тем более ветхой. Наоборот, именно теперь она показалась Лерметту особенно величественной.
— Тем более что оно все равно неисполнимо, — встрял неугомонный Алани, отрываясь от своего пергамента, — так что и обсуждать нечего.
На лице госпожи ректора проступило нечто, безошибочно внятное любому, а уж тем более Алани: «А тебе, студент, никто слова не давал!» Что да, то да — когда короли говорят, писцы, как правило, помалкивают. Однако всеобщий удивленный взгляд Алани встретил бестрепетно.
— Это еще почему? — вскинулся Иргитер.
— Как бы объяснить, чтобы получилось понятно... — Алани на миг приопустил ресницы, будто в задумчивости, но Лерметт готов был поклясться, что раздумье его напускное. На самом деле Алани великолепно знает, что именно собирается сейчас сказать. Чтобы студент Арамейля — и вдруг не знал! Тамошние выученики за словом в карман не лезут... а те, кто лезет, кто шарит по карманам, кошелькам и прочим загашникам в поисках нужных слов, может быть кем угодно, только не студентом Арамейля.
На лице Мерани Алмеррайде помимо воли проступил тот хищный интерес, с которым любой прирожденный преподаватель внимает словам своего питомца, даже и самым незначительным.
— Вот вы, ваше величество, сильный человек, не так ли? — с деланным простодушием осведомился Алани.
Иргитер горделиво приосанился. Короли и на сей раз смолчали — хотя по губам Эвелля, сидевшего напротив Сейгдена, скользнула легкая тень улыбки.
— И вам бы не составило труда убить детеныша леопарда? — скорее утвердительно, нежели вопросительно произнес паж.
— За хвост — и об стенку, — небрежно отмахнулся Иргитер.
Эттрейг поморщился.
— Но со взрослым леопардом управиться уже не так легко — даже и вам, — вполне дружелюбно продолжил Алани.
Иргитер кивнул, чуть помедлив: отрицать очевидное ему не хотелось, признавать — тоже.
— А теперь представьте себе, ваше величество, что вокруг, сколько глаз хватает, от горизонта до горизонта — одни сплошные леопарды, — заключил Алани. — Скольких вы успеете порубить своим мечом? Двоих? Пятерых? Ладно, пусть даже десяток — но ведь остальные никуда не денутся.
Иргитер подавленно молчал. Видимо, несмотря на явную скудость воображения, он сумел-таки себе представить безбрежное море леопардов — живое, враждебное, исполненное убийственной мощи.
— У магии, как и у всякой силы, есть свой предел, — безжалостно добавил Алани. — И ее не хватит на несметную толпу точно так же, как и вашего величества не хватит на всех этих леопардов. Да, многие сгорят в этом огне... очень многие — а потом они насытят его собой, и он угаснет. Тысячи погибнут — но тысячи тысяч пройдут... по их пеплу пройдут, с оружием в руках... и вот от них уже точно пощады ждать нечего.
— Это если они не перепугаются насмерть. — Иргитер все же не был готов смириться с поражением — и от кого! От зеленого мальчишки, сопляка, челядинца!
— Если у людей за спиной голод, а впереди огонь, они шагнут в огонь, — отрезал Алани.
Госпожа ректор смотрела на дерзкого студента так пристально и неотрывно, будто он без подготовки сдавал в присутствии самых строгих профессоров Арамейля невероятно важный экзамен. Сдавал... или... или уже сдал?
— К тому же надо абсолютно не понимать основного закона любой магии, чтобы предложить к обсуждению подобную... идею. — Все же Алани удалось обуздать свою юношескую запальчивость, и он сумел заменить в последний момент роковое слово «мерзость» другим, нейтральным.
— Какой еще закон? — едва не взвыл Иргитер.
— Навряд ли он представляет интерес для вашего величества, — улыбнулся Алани, овладев собой вполне. — Вы ведь не маг, и даже пытаться не станете. У вашего величества есть куда более насущные
