черт. Васек заворочался, но Пантерий; зыркнув на него, прокурорским голосом изрек: – А вас, гражданин, попрошу остаться, – и, состроив заговорщицкую гримасу, шепнул разбойнику: – Присмотри за этой компанией, а то уж больно народ шебутной.
Васек посмотрел на бледного, так и не вынувшего клыки Сашко, на Зюку, всю изгваздавшуюся в каше, но не прекращающую вылизывать котелок, на плотоядно улыбающуюся ему Маргошу и пообещал черту присмотреть. Серьгу мы взяли с собой.
ГЛАВА 4
Шишиморка проводила нас до границы рощи, переступив которую мы как-то разом оказались в Купчине – пригороде Малгорода, причем прямо на улице.
Серьга заботливо придерживал и аккуратно обводил вокруг непросохших луж сухонького старичка с козлиной бородкой и слепенькими, как у крота, глазами, в которого обернулся наш Пантерий. Черт бодро семенил, постукивая клюкой, вытягивал вперед голову на тощей шейке, непрерывно переспрашивая у Ладейко дребезжащим фальцетом:
– Ась? Ась?
– Чавось? – дразнила его я, семеня сбоку серой кошкой, демонстративно игнорируя вылетавших из подворотен собак, с которыми разбиралась невидимая, но от этого не менее грозная Ланка. Со стороны это выглядело так, словно очередная шавка, разбежавшись, с заливистым лаем, на потеху публике, вдруг решала сделать кувырок назад, после чего, визжа, улетала обратно в свою подворотню. И так вдоль всей улицы.
– Может, Серьга возьмет тебя на ручки? – пыхтела бесившаяся от собачьей войны сестрица. – А то ведь за версту видно, что тут нечистый гуляет.
– Мужик с кошкой на руках тоже, знаешь, тип подозрительный, – парировала я. Однако вспрыгнула на высокий забор и пошла, высоко поднимая лапки и показывая язык беснующимся внизу кобелям. Что может быть естественней кошки на заборе?
Малгород гудел. Кое-где улицы были перегорожены телегами, вокруг которых сидели молчаливые мужики с дубьем. Однако большинство из них предпочитало кучковаться вокруг трактиров и кабаков, где они орали «не позволим!», махали руками и гоняли еще не арестованных девок за пивом. Улицы за три до городской управы Серьгу остановил конный разъезд. Ткнув нашему рекруту в лоб плетью, егерь в шапке с зеленым верхом, коротком форменном кафтане того же колера и с такими же лампасами на штанах поинтересовался: куда это он прет?
– Дык ить… – выдал Серьга и замер с протянутой рукой и взглядом, устремленным вдаль.
– Ась? – поинтересовался черт.
– Куда прете? – свесился егерь уже к старичку.
А Пантерий, не задумываясь, цапнул его за
– Ты как со старшими разговариваешь, олух? Вот я пожалуюсь мамке твоей, пусть она тебе горяченьких всыплет! Вино пьешь, девок портишь, имущество казенное по ветру пускаешь! Етить… – Он замахнулся на егеря клюкой, но Серьга от греха подальше потащил боевого старичка дальше по улице.
А служивый остался с лиловым носом, который тихонько баюкал тремя перстами, сам не веря, что в старикашке такая силища. Дружки хохотали над ним, и я не удержалась, тихо, для него одного похихикала:
– Хе-хе-хе!
Егерь встрепенулся, тыча в меня пальцем, но тут подпруги у его седла разом лопнули, и он рухнул в пыль, еще больше взвеселив товарищей, а когда подскочил, красный от ярости и стыда, понятно, что никакой кошки поблизости уже не было. Меня усиленно запихивала за пазуху Ланка, ворча:
– Что ты за человек такой, мы тут, понимаешь, инкогнито, а она над егерями хохочет! Ничего путного от тебя не дождешься.
Результат получился страшненький – придавленая кошка висит над дорогой. Глянув на нас, Серьга и черт велели сестре бросить меня.
Вокруг дома головы народу было как на гулянье. Площадь со всех сторон перегородили стрельцы в длинных красных кафтанах. Они сидели группками и громко переговаривались, перемежая речь гоготом, варили в огромных котлах себе похлебку, прямо посреди площади, словно в каком-то диком лесу. Там же была устроена походная коновязь для егерской сотни, отчего центральная малгородская площадь сразу приобрела вид загаженной конюшни. Дома вокруг явно пустовали, и поэтому я не сильно удивилась, что их захватили служивые люди. В окне одного я заметила не то сотника, не то десятника егерского, который пил чай из блюдечка, а из открытых окон второго этажа другого дома несся отборный мат, там командир распекал какого-то нерадивого Хвоньку.
– Куда пресся? – опять встала на пути Серьги на этот раз уже краснокафтанная преграда, но, прежде чем Ладейко успел что-либо ответить, черт сменил личину, да так ловко, что никто на это не обратил внимания.
– Это ты у меня спросил?! Рыло твое свиное! – рявкнул он, ухватив стрельца за ухо, и стрелец обомлел, узнав в Пантерий родного сотника, зверя, каких поискать и не найти.
– Звиняйте, ваше высокородие! – побелел он глазами, и весь караул вытянулся в струнку.
– Я тебе покажу «звиняйте», – взбеленился черт, выворачивая ухо, – я с тебя шкуру спущу, со стервеца!
Серьга бочком протиснулся вдоль стены, а я, решив, что мне будет как раз удобно просочиться с другого бока, прыгнула и неожиданно стукнулась лбом о невидимую Ланку, которая, пользуясь моментом, видать, кралась на цыпочках. Сестра от неожиданности взвизгнула, да прямо в ухо кашевару. Кашевар плеснул в нас кипятком, и я заорала:
– Сдурел?!
Окрик мой произвел на него странное действие – вместо того чтобы извиниться, он завопил во всю глотку:
