Девушка куда больше боялась потерять маму с сестрой, чем умереть самой. Да и первая мысль, возникающая в ответ на «А что будет, если я умру?», была именно о них — о том, что маме и Ниобел будет так плохо.
Сейчас, полностью беззащитная перед своей участью, Анарил ужасно боялась. Но чего — не знала. Страх просто жил в ее крови, в ее сознании. А неизвестный все приближался. Его присутствие опаляло, но одновременно казалось, что мышцы стынут от дикого холода. И вот тогда-то Анарил и поняла, что значит на самом деле бояться. Это не путающиеся мысли, не трясущиеся колени, не отчаянное «Я умру?». Это животный, неконтролируемый страх. Такой, что, кажется, глаза лезут на лоб. Что движения становятся непроизвольными, и можно только биться в своих оковах, калеча себя и не замечая этого. Это что-то настолько первобытное, что невозможно дать никаких описаний, его просто нереально испытать в обычной жизни. Даже в темном переулке перед бандой грабителей боишься совершенно конкретного. Сейчас же Анарил сходила с ума от страха, но чего она боялась, сказать не смогла бы.
Потом неизвестный протянул руку и коснулся ее шеи. И Анарил все-таки закричала. Звуков все так же не было, но она кричала. В тот же момент девушка почувствовала, что ее оставляют все мысли, чувства. Она вдруг ощутила их, до самой мельчайшей эмоции, сама себе показавшись сосудом, в котором все это находится. Вот только сейчас через руку неизвестного оно утекает из нее. Он забирает ее мысли, ее способности, ее личность. Высасывает каждую частицу того, что делает ее человеком. С каждой секундой тело Анарил наливалось этой жгучей режущей пустотой, оставляя отупение и отчаяние. Глухое и безнадежное. Но даже его забирали. Взамен приходило равнодушие, но это было не равнодушие живого существа, это было равнодушие пустоты. Смерти нет, есть пустота.
Анарил казалось, она плачет. Но слез не было. Пожалуй, последней ее мыслью стало сожаление: «Я не хочу так».
А дальше — темнота.
Сколько времени длилось это беспамятство, неизвестно. Но потом вдруг Анарил очнулась. В той же кромешной тьме и с ощущением опасности. И снова этот кто-то был рядом. Он наблюдал из темноты. Следил и ждал ее чувств. Оннонге мгновенно вспомнила, что с ней недавно происходило, и запаниковала вновь. И опять он двинулся ей навстречу, своей аурой подавляя любые попытки что-то осмыслить. Его рука так же, как и в первый раз, сжала ее шею, и боль потекла через тело. Боль, которую ощущают те, кто теряет себя, чью силу пьют как ликер. Не оставляя ничего взамен, не давая надежды на освобождение. Хотя бы со смертью.
«Я корм, — мелькнула в угасающем сознании Анарил мысль. — На сколько порций меня хватит?»
Она была права.
И надолго бы ее не хватило.
Вот только… сознание начало отдаляться. И неожиданно стало ясно: это сон. Самый ужасный кошмар, что ей когда-либо снился. Ей бы проснуться, встать и пойти умыться, но страшное место ее не отпускало. Сознание девушки уже не испытывало прежнего ужаса, лишь его последствия. Однако тьма и опасность по-прежнему клубились рядом. Вот только видела она их больше со стороны. И поняла, что кроме нее и хозяина этого ужаса здесь находится кто-то еще. Только с ним все это происходит на самом деле. Это его страх и его боль. Его отчаяние и его бессилие.
И тут она увидела этого несчастного.
Во всех деталях. Очень четко.
У него были пепельные длинные волосы и знакомая аура. Раскинув руки, он висел на стене и умирал. Не было знакомых Анарил длинных одежд, просто штаны и заправленная в них рубаха, так любимые воинами всего мира. У мужчины недоставало сил держать голову, и она свешивалась на грудь, а волосы, не в пример нынешним очень длинные, почти заслоняли лицо. Однако того, что Анарил увидела, было достаточно, чтобы понять, — это все же не Ингвар. Не его дерзкие мужественные черты, не его лишь слегка спрятанная ярость. Это совсем другой человек. Однако… однако…
Вот неизвестный монстр, так и не вышедший из тьмы, сжимает его горло, вновь начиная свое поглощение, и голова пленника поневоле запрокидывается.
Это он, в ужасе понимает Анарил. Это Ингвар. Совсем молодой и какой-то другой. Сейчас еле живой и совершенно измученный. Но это он.
— Ингвар! — Анарил бросается к нему, не в силах выдержать эту боль на его лице.
Неизвестный демон крепче сжимает горло юноши, и тот еще больше слабеет, своею мукой заполоняя все вокруг.
— Ингвар! — кричит Анарил. И просыпается.
Просыпается на своей кровати, в приятной на ощупь полупрозрачной рубашке, в доме, который всегда ей так нравится. Но ей понятно, что с этого мгновения все изменилось. Еще пока неизвестно как, но те ужас и боль ей не забыть. Кто хоть однажды испытал такое, уже не станет прежним.
Никогда еще Анарил так не хотелось плакать. И она плакала. Совсем не эстетично, вздрагивая всем телом и надрываясь слишком глубокими рыданиями. Эти слезы не приносили облегчения. От них было только хуже. Девушке с трудом удалось добрести до ванной и там буквально затопить их водой.
За окном тихо пробуждались утренние сумерки. Даже птицы еще не пели. Или она просто их не слышала.
«Какой длинный, странный день», — думала Анарил, возвращаясь в кровать. Ей не уснуть, но можно просто полежать, пытаясь убедить себя, что ничего этого не было. Что такое просто не могло произойти.
Реол появился в спальне Ингвара через пару секунд. «Что-то он долго», — хмыкнул про себя жрец. Он как раз рассматривал в зеркале здоровенный синяк на плече. Несколько деревянных решетчатых фонариков освещали комнату, делая ее куда более уютной, чем она была на самом деле.
— Ночь, бесспорно, удалась, — усмехнулся Реол, подходя к имлаймори и оттягивая воротник халата. Весь загривок представлял собой один сплошной синяк, кое-где сползая вниз, а в других местах соединяясь с травмами на плечах.
— Отличная ночь. Давно таких не было, — в тон ему согласился Ингвар, кося взглядом на вынырнувшего из стены Тоё.
Дух скромно пристроился в темном углу комнаты. Наверняка именно он был инициатором самоуправства. Хотя тут они, наверное, действовали с Реолом наперегонки. Однако придумал план, несомненно, Тоё. Как же им все-таки удалось синхронизировать сны?
Ингвар сделал вид, что рассматривает левое запястье на предмет травм, сам же в это время решал, как ему поступить. Оба его друга поняли молчание совершенно правильно. Тоё выдвинулся вперед, туда, где освещение было лучше, и склонился в низком поклоне.
— Я должен принести свои извинения, мой господин, — произнес он, не разгибаясь. — Мне известно, что вы не приветствуете самоличное вмешательство в ваши операции. Я отлично осознавал, что вы не позвали нас не потому, что забыли, а желая справиться с этой сущностью самостоятельно, и все равно настоял на участии Реола. Я приношу свои извинения. В свое оправдание могу лишь сказать, что мое беспокойство было вызвано не сомнениями в вашем мастерстве или силе, но неизвестной природой сущности.
И Тоё наконец выпрямился. Ингвар мысленно вздохнул. Он также отлично понимал, что слова духа были произнесены не дабы вызвать в нем вину, однако она возникла самостоятельно. Впрочем, взгляд на Реола быстро ее рассеял. По неодобрительной складке его губ становилось ясно, что он ввязался во все произошедшее по другой причине. Вернее, отчасти другой.
Заметив взгляд Ингвара, воин посмотрел ему в глаза.
— Я не буду извиняться, — с упрямыми нотками в голосе произнес он. — Думаю, что ты и не ждешь этого. Более того, я считал и считаю, что, прежде чем лезть в подобную передрягу, нужно было лучше подумать, а подумав, взять меня с собой. Уверен, мы нашли бы способ это осуществить. Я также отлично понимаю, почему ты этого не сделал. Не знаю, как я поступил бы на твоем месте. Возможно, так же. Но ты забываешь, что я твой телохранитель. В данном случае мне все равно, что ты испытываешь на психологическом уровне. Моя работа — охранять твое тело, если говорить совсем уж примитивно. Не думаю, что моя работа была бы выполнена, если бы оно навсегда осталось лежать в этой кровати, — Реол
